Селия внимательно вгляделась в его лицо: он заснул.
Она перевела взгляд на его руку. Пальцы были длинные, красивой формы, руки загорелые, мускулистые, привычные к тяжелому труду.
Селия медленно скользнула взглядом по его телу. Мучительно покраснев, она разглядывала волосы на груди, рубцы от старых ран, твердые мускулы.
Его вид и заворожил, и смутил ее. Интересно, подумала Сепия, пользуется Жюстин Волеран успехом у женщин? Красавцем его нельзя было назвать, но сила и мужественность привлекали. Наверное, он ни капельки не тщеславен, иначе не стал бы носить такие длинные волосы и лохматую бороду. Он груб и примитивен, напомнила она себе. Но, возможно, ничего с этим поделать не может – таким уж уродился. Не может человек изменить свою природу.
– Интересно, способен ты любить? – вслух подумала Селия, бессознательно гладя его пальцы. – Едва ли, ведь это так мешает пирату, верно?
* * *
– Сегодня четверг, скоро начнут съезжаться гости, – встревоженно сказала Лизетта. – Что мне им сказать? Мы не сможем долго хранить в тайне, что Жюстин дома. На плантации каждому известно: у нас в доме появился незнакомец. Скоро эта новость разнесется по городу. И тогда начнутся расспросы, нашим гостем заинтересуется полиция и…
– Я знаю, – мрачно ответил Макс, усаживая жену к себе на колени. – Придется придумать какую-нибудь убедительную историю.
Лизетта обняла его за шею и тяжело вздохнула.
– Я не умею лгать, Макс. Одна ложь всегда тянет за собой другую, и меня ничего не стоит запутать.
Селия, сидевшая в уголке библиотеки, исподтишка наблюдала за супругами. Она только что вернулась из комнаты Жюстина, у постели которого провела долгую ночь. Уже почти неделю она просиживала возле него час за часом, упрямо убеждая всех, что лучше, чем кто-либо другой, подходит для роли сиделки. У всех как-никак есть свои обязанности: Лизетта и Ноэлайн занимались хозяйством, Максимилиан – торговыми судами.
Жюстин все еще был без сознания, иногда что-то бормотал в бреду, часто повторял имя матери. Корин умерла, когда близнецам исполнилось пять лет. Селия помнила, что Филипп говорил о матери с печалью и сожалением, а Жюстин – с явной враждебностью. Кроме матери, он часто поминал в бреду Филиппа, но определить его отношение к брату было нелегко.
Иногда вконец измученная Селия разрешала Ноэлайн или кому-нибудь из Волеранов на несколько часов сменить ее возле постели больного, но, немного отдохнув, возвращалась. Когда она была рядом, Жюстин спал спокойнее, глотал бульон, которым она его кормила, послушно подчинялся, когда меняла повязки.