Конвоир бросил в сторону окурок к сказал Шевчевк, чтобы тот пошел и поднял окурок. Он пошел с надеждой поднять его и покурить. Не успел Шевченко сделать два-три шага, как конвоир перерезал его из автомата. Привезли труп Шевченко в лагерь. Пролежал труп под лагерным забором целый день, а на второй день его похоронили. Вот как безнаказанно советские подонки расправляются с несчастными заключенными. У станичника В. Шевченко осталась в станице жена и шестеро детей босых, голых и голодных.
В лагерном отделении № 12 я работал слесарем в ночной смене. Проработал до февраля месяца. При заточке инструментов я работал наждачным камнем без предохранительных очков. Глаза засорил наждачной пылью. Долго в сан-части доктора копались в глазах иглами, но ничего не могли сделать и един из врачей сказал: Мы не специалисты, бросим рыться в глазах, а то можем его оставить без глаз. Лучше будет, если мы его отправим в больницу к глазному врачу. С ужасными глазными болями я ожидал оказии, чтобы отправиться в больницу. И только в начале марта оказалась такая оказия. К нам в тайгу прибыли грузовые автомобили. На один из грузовиков погрузили меня и еще несколько больных заключенных и одного мертвого в гробу.
Отправили нас в больницу № 2. Больничные охранники в первую очередь нас обыскали, потом послали в баню, а после бани отправили на врачебную комиссию. В больнице доктора по глазным болезням не оказалось и я был назначен к отправке в больницу № 1.
В одиночном порядке в больницу не отправляют, а потому мне с больными глазами пришлось ждать пока не составиться группа. В течении трех недель наоралась группа. Нас кратчайшим путем, через поля, рвы и ложбины, покрытые льдом и водой (началась оттепель) погнали к жел. дор. станции. Мы прибыли на станцию в валенках наполненными холодной водой. Погрузили нас в поезд и через несколько минут поехали в больницу № 1.
После нескольких часов езды, наш железн. состав остановился перед высоким забором, который окружал городок. Сторожевые вышки говорили нам о том, что это не вольный городок. Вышли мы из вагона и, исполняя приказание конвоира, поплелись к воротам.
Вошли в хорошо оборудованный городок, который и оказался больницей № 1. Об этой больнице нам много рассказывали.
Повели нас в баню, где приказали сбросить с себя убогое одеяние и, как полагается, был сделан самый тщательный «шмон» — обыск. Отобрали все. Советский лейтенант нашел у меня несколько листов бумаги, исписанных молитвами и псалмами. Отобрал и начал смеяться над нашей верой в Бога, и что, мол, Бога нот и глупо Ему верить. Я лейтенанту ответил, что в Бога я верю, что блажен тот, кто верует в своего Господа, а несчастен тот, кто ни во что но верует. У него нет ничего святого и жизнь его пуста и бесцельна. Он промолчал.