Он сохранял молчание, пока мы не подъехали к бронзовой арке — воротам на Атвелс-авеню.
— Видишь то здание слева?
Я посмотрела в окошко: городской квартал, рестораны, офисы по торговле недвижимостью, частные дома, салон татуировок.
— Какое именно?
Леонард указал на маленькое строение с низкой крышей и небольшой вывеской, возможно, юридической конторы.
— С синей дверью?
— На входе застрелили моего дядю, — сказал он. — Я тогда был ребенком, но все помню. Убийцу так и не арестовали, хотя все знали, кто он. Работал на букмекеров Патриарки.
— Твой дядя был игроком?
Я начинала понимать, откуда у Леонарда ненависть к казино.
Он покачал головой:
— Нет. Но его отец — да. Они убили сына, чтобы вся семья поняла, насколько серьезны их намерения получить деньги.
Я не нашлась что ответить и лишь пробурчала: «Мои соболезнования» — и подумала, зачем он мне это говорит. Чего хочет от меня Леонард? Что я могу для него сделать?
Мы молча проехали еще один квартал. Я смотрела на толпы людей на тротуарах: влюбленные парочки, бизнесмены и туристы, спешащие в рестораны. На улице стояли портье, готовые припарковать подкативший «кадиллак» или «БМВ». Сложно было представить, чтобы в столь фешенебельном квартале кого-то застрелили.
Леонард словно читал мои мысли.
— Многим хочется верить, что с мафией покончено в далеком прошлом, — сказал он. — ФБР уничтожило ее одним политическим актом, а омерта[3] отмерла сама по себе. Патриарка-младший — уже не тот человек, каким был его отец. Так всем удобно думать. Но знаешь, мальчик подрос и стал жестче. Мы же в Род-Айленде, в гнезде консерватизма.
Он многозначительно посмотрел на меня, и я не поняла, относятся ли его слова к мэру, к референдуму о легализации казино или к убийству Барри Мазурски. Я не успела добиться пояснений, поскольку мы остановились у ресторана с отделкой из камня и неоновой табличкой с надписью «Голубая пещера». К машине подбежал портье.
Я последовала за Леонардом и словно попала в Старый свет. На официантах смокинги, с эстрады звучит негромкая песня о любви. У барной стойки три итальянца средних лет пьют анисовый ликер. После слов Леонарда в голове возникали устойчивые стереотипы.
Хозяин проводил нас в тихую комнату с медными подсвечниками на стенах и хрустальными люстрами.
Мы сели за угловой столик под гобелен с изображением двух римлянок. Было почти девять, и я здорово проголодалась.
— Рыбу-меч, — сказала я, захлопнув меню и сложив руки на столе.
— Гм, — произнес Леонард, изучая меню.
— Скажешь мне, что происходит? — не удержалась я.
— С мэром?