— В Провиденс? Мне показалось, ты из Вустера.
— Я выросла в Вустере, а живу в Провиденсе.
Оказалось, Уилл Пуарье несколько лет работал парикмахером в Род-Айленде. Он состроил такую мину, что я поняла, насколько это был неприятный опыт.
— Тот малый, что умер, тоже оттуда? Из Провиденса? — спросил он.
Я кивнула.
— А у него был продуктовый магазин?
— Верно, — удивилась я.
— Да, кажется, я знаю, о ком речь, — решил Уилл. — Сюда приезжает много народа из Род-Айленда, но этот… — Пуарье взял у меня фотографию и впервые взглянул на нее. — Этот человек часто здесь бывал. В основном играл в блэк-джек, иногда в рулетку. Делал вид, будто ему крупно везет, однако чувствовалось, что он катится по наклонной.
Уилл вернул снимок, остановился и вопросительно на меня посмотрел:
— Так ты из полиции?
— Журналистка. Но Барри действительно был мне другом.
Уилл обдумал ответ, словно не знал, верить мне или нет.
— Сожалею, — наконец произнес он вроде искренне. — Отчего он умер?
— Его застрелили, на рабочем месте, за кассой.
Пуарье покачал головой, сокрушаясь о насилии, которое творится в этом мире, и впал в задумчивое состояние.
— Я бы не удивился, если б он покончил с собой.
Виктор Дельриа лежал на деревянном полу магазина Мазурски, лицо его скрывали бинты. Я подумала, что он спит и я в безопасности. Сделав шаг к кассе, посмотрела вниз. Бинт начал раскручиваться. Резко открылись глаза.
— Ты, стерва! — произнес он злобным басом.
Я проснулась. Вовсю трезвонил будильник. Понедельник, утро. Я одна в холодной квартире.
Устала от поездки в Коннектикут, вымоталась из-за ночного кошмара. Совсем не хотелось идти на пробежку, но надо выбираться на улицу. Это единственный способ очистить память от неприятных образов.
Я сбросила ночную рубашку и натянула трикотажные брюки, футболку и спортивную куртку — без пятен. Кроссовки вместе с носками нашла у двери.
Похолодало, серое небо не обещало солнца. Руки замерзли, и я побежала вверх по Энджел-стрит, чтобы быстрее согреться. Несколько ранних пташек ехали в машинах или стояли на автобусных остановках, однако до часа пик оставалось еще минут тридцать, поэтому улица была в полном моем распоряжении.
В старших классах я была членом команды по плаванию и никогда не проявляла интереса к бегу или легкой атлетике. А зря. Передвигаться по суше у меня получается быстрее, чем в воде. Может, меня гонят вперед проблемы взрослой жизни? Чем быстрее я бегу, тем сложнее думать. Вскоре я очутилась на проспекте Блэкстоун, вдыхая холодный воздух, выдыхая страх.
Эндорфины — приз за физическую нагрузку. Я могу пробежать пять миль, так и не ощутив легкости бытия, доброй воли к людям. Пусть придется преодолеть бесконечный марафон, лишь бы избавиться от вида разматывающегося бинта.