— Извините, капитан, но у меня приказ… — и неожиданно сорвавшись на фальцет, прокричал: «Срочно на выход!».
— На выход? — удивленно спросил капитан, и тут же сбросил с себя одеяло.
— Скорее, скорее! — торопит лейтенант. Он стоит посреди освещенной лучами солнца камеры, широко расставив ноги. Не первой свежести френч стянут широким офицерским ремнем, расстегнутая кобура пистолета сдвинута на живот.
У раскрытой двери, с автоматами на изготовку, застыли и ждут команды два дюжих сорбоза.
Нажмуддин подошел к лейтенанту и пристально посмотрел ему в глаза. Встретившиеся взгляды, смотрели друг на друга долго и пристально…
Первым не выдержал лейтенант. Это было страшно, но Нажмуддин улыбнулся ему, как старому товарищу. Привычно одернув порванный в нескольких местах мундир, он кивнул на прощание Филиппу, и совсем по будничному, словно его приглашают на прогулку, тихо спросил:
— Когда?
— Сейчас! — глухо ответил лейтенант, и отвел взгляд в сторону.
— Идемте, лейтенант, я полностью в вашем распоряжении, — Нажмуддин снова кивнул Филиппу, и первым шагнул к выходу.
Филипп остался один.
Куда увели капитана, на расстрел или еще куда, знает только аллах, — подумал он, и неожиданно поймал себя на том, что начал мыслить, как мусульманин…
…Прошло несколько дней томительного ожидания, и вот, наконец, вспомнили и о нем.
Допрашивали его двое. Оба одеты в европейские костюмы. Один пуштун, а другой, — от этой догадки Филиппа даже бросило в жар. — явно был шурави. Сидели каждый за своим столом. Привинченный к бетонному полу табурет, на который усадили Филиппа, находился между ними.
Первым начал афганец. Никак не называя заключенного, он взял в руки какие-то бумажки, в одной из которых Филипп узнал справку удостоверяющую его личность, посмотрел на него, и тихо спросил:
— Кто вы, и зачем оказались в Кабуле? Удостоверение личности на Мустафу Гани, хотя и выдано Джелалабадской полицией, липовое. Мы проверили. Мустафу Гани в Джелалабаде никто не знает. Такого человека не существует вообще…
Вопрос и последующая его речь были произнесены на дари.
— Да перестань ты, Нур. Какого хрена ты перед ним распыляешься, неужели не ясно, что это американский шпион, — услышанная Филиппом родная русская речь, так потрясла его, что ему с большим трудом удалось сдержать себя от срыва. Искушение подняться с табурета, подойти к этому человеку и сказать, что «я свой», было очень сильным.
— Ну что, будем говорить, кто ты? И что ты? — неожиданно обратился к нему по-английски этот человек. Или ты будешь продолжать выдавать себя за афганца? Или ты хочешь, чтобы я приказал снять с тебя штаны, чтобы показать тебе самому, какой ты мусульманин?