Шарлотта засмеялась — на что я и надеялась.
— Я точно так же себя чувствовала после того, как умерли мои родители. Мне все о них напоминало. Париж еще много лет казался мне городом призраков, — сказала она, когда мы подошли к спуску на набережную.
— Твои родители умерли? То есть я хочу сказать, раньше, чем ты? — спросила я, и мое сердце снова переполнилось болью.
Мы пошли вдоль длинного ряда жилых лодок, пришвартованных у берега.
Шарлотта кивнула.
— Да, во время Второй мировой войны. В оккупацию. Родители печатали в нашей квартире, это рядом с Сорбонной, разные нелегальные издания… отец преподавал там. А немцы нашли все это и расстреляли их. Мы с Шарлем в ту ночь были у тети, а иначе, наверное, и нас тоже убили бы. Мы гордились нашими родителями и хотели продолжать их дело. Так что когда мы услышали о том, что начались облавы… — Шарлотта замолкла на мгновение, потом пояснила: — Немцы ловили иудеев, чтобы отправлять их в концентрационные лагеря. — Я кивнула, давая понять, что мне это известно, и она продолжила: — Мы спрятали в своей квартире нескольких своих школьных друзей и их родителей, в комнате с фальшивой стеной, где до того прятали печатный станок. Мы накопили достаточно продуктовых карточек, чтобы кое-как кормить их, и одежды у нас хватало, но через год один наш сосед все обнаружил и донес на нас.
Я застыла на месте.
— Да кто же на такое способен?! — в ужасе произнесла я.
Шарлотта пожала плечами и взяла меня за руку, заставляя идти дальше.
— В общем, мы сумели вывести этих людей в другое надежное укрытие, но нас с Шарлем на следующий день поймали и расстреляли.
— Просто поверить не могу, что такое происходило вот здесь, в Париже!
Шарлотта кивнула.
— Считается, что за время оккупации было расстреляно тридцать тысяч «сопротивленцев». Ну, по крайней мере, таковы официальные цифры. Кто-кто из расстрелянных на самом деле пытался бороться. Но остальные — это невинные люди, которых просто схватили и убили из мести за действия соотечественников.
— Но вы с Шарлем проявили немалую храбрость, спасая тех друзей.
— А разве ты не поступила бы так же? Разве можно было действовать как-то иначе?
Мы подошли к каменной скамейке и сели.
— Не знаю, — ответила я наконец. — Я, конечно, хотела бы надеяться, что тоже постаралась бы кого-нибудь спасти. Может, ты потому и стала одной из них? Я имею в виду ревенантов, — сказала я.
— Жан-Батист именно так и думает. Что в нас как бы заложена программа спасения других. Что это для нас естественно. Кто знает? — Шарлотта задумчиво помолчала. — Но что я знаю точно, так это то, что я могу избавить других от той боли, которую пережила сама, потеряв родителей… избавить, спасая чью-то жизнь, и от этого мне легче переносить постоянные мучения нашей собственной жизни.