Хотя ночь была тиха и безмятежна, но линия темного горизонта во многих местах была выщерблена заревом далеких пожаров. Это надвигались фашисты.
В глухом, заросшем кустами углу местечкового выгона пан ксендз сразу нашел то, что ему было надо. Недаром в последние дни святой отец уделял все послеобеденные часы благочестивым размышлениям в наиболее укромных уголках выгона. В одном из них, среди сплошных зарослей терновника, пан ксендз облюбовал замечательное местечко. Ни у кого никогда не могло появиться желание пробираться сквозь терновые кусты, сплошь усаженные такими длинными и острыми колючками. Сам пан ксендз никогда бы сюда не пробрался, если б случайно не нашел старую тропинку, уже основательно заросшую вереском и шиповником. Тропинка, которой много лет никто не пользовался, привела пана ксендза на вершину холма, замыкавшего выгон. С другой стороны холма заросли терновника сливались с опушкой леса. В самой середине зарослей был маленький пятачок свободной земли. На нем-то пан ксендз и решил создать укрытие для своего сокровища. Более всего пану ксендзу нравилось то, что этот свободный от зарослей пятачок находился на самой макушке холма, видимой из окон его дома. Все-таки и приглядывать можно, и если что подозрительное… Но о такой возможности пан ксендз старался не думать. Ведь без воли всевышнего ни единого волоска не упадет даже с головы грешника. А пан ксендз не был грешником. Со всевышним он находился в приятельских отношениях и вполне мог рассчитывать на его поддержку.
Ночь была темна, но в меру, и очень прохладна. Работа спорилась. Через несколько часов основательная яма, из которой едва высовывалась макушка ксендза с круглой, как блюдечко, тонзурой, была готова. Прихожане никогда не поверили бы, что их обремененный преклонным возрастом и болезнями духовный наставник способен один выворотить такую кучу земли, хотя ведь прихожанам совсем не обязательно знать всю правду про своих пастырей. Достаточно и того, что пастыри знают всю подноготную своих пасомых.
На следующую ночь из ворот ксендзовского двора выехала тяжело нагруженная повозка. На это никто не обратил внимания. Такие же повозки выезжали из многих дворов. Фашистская армия была уже близко, и селяне торопились подальше запрятать нажитое многими годами труда имущество.
На повозке пана ксендза стояли четыре тумбообразных тюка, обшитых брезентом. Пани Ангелина, дальняя родственница, управляющая всем хозяйством ксендза, женщина благочестивая, ровного характера и приятного телосложения, целый день трудилась вкупе с паном ксендзом, переливая вино в четыре двухведерные толстостенные бутыли. Бутыли были очень старинные, из толстого зеленого стекла и для сохранности вставлялись в тяжелые свинцовые чехлы. До этого они добрых два столетия валялись в кладовых костела. Для чего они употреблялись раньше, никто уже не помнил. Но в том, что они все же сохранились, Пан ксендз определенно усматривал божественное предопределение. Теперь эти бутыли, наполненные вином, вставленные в свои надежны чехлы и доверху обшитые брезентом, солидно чернели на повозке. Рядом с ними лежал скромный тючок, тоже обшитый брезентом. Пан ксендз очень поднатужился, когда выносил его во двор и взваливал на телегу, а пан ксендз, несмотря на возраст, был еще, как говорится, мужчина в соку. Ох и тяжело снимать весь этот груз с повозки и спускать в яму. Пан ксендз и пани Ангелина совсем измучились, пока сделали все, как надо.