Уже стали неразличимы лица рассказчика и слушателей в рубке «Лассаля». Как раз за спиной Макария Владимирцева горела дежурная лампочка, и на задней стенке рубки лежала тень рулевого колеса с рукоятями по всему ободу. Пошли по рукам фотографии, что принес давеча Владимирцев, — их подносили к лампочке и передавали дальше. Тем временем и новая смена вахтенных поднялась на мостик, а старая не ушла, пожелала дослушать до конца.
— Дай-ка свету побольше, — приказал капитан вахтенному помощнику. Тот включил белый фонарь и навел рефлектор на сидящих. Фигуры капитана и Макария Владимирцева оказались в сильном световом луче. Капитан протянул обе руки пассажиру.
— Неужто до сих пор не признал? — засмеялся он добродушно. — А я тебя, Макарий Гаврилович сразу опознал, как только ты имя свое произнес! Гляжу — верно, он самый, дружок мой яшемский! Макарка-попович, своей персоной… Ну хлеб-соль тебе на Волге-матушке!
Долговязый пассажир схватил протянутые ему руки.
— Александр!.. Господи! Саша Овчинников! Понимаете, и мне временами чудилось, вроде уж…. не ты ли, да отгонял всякую мысль… Невозможным казалось опять кого-либо из той жизни повстречать… Ах, Саша, Саша, неужто и впрямь!..
Потом сгорбился, спрятал лицо в ладонях, чуть не заплакал:
— Ах, люди вы мои хорошие, зла не попомнили, простили Макария Владимирцева, мальчишку обманутого…
— Злом мы здесь тебя не «поминали, Макар, только жалели. Ведь будто в воду канул. Все полагали, что с бандой в болоте погиб. И вот, поди же, на пароход к нам попал, пассажиром последнего рейса!.. Только, коли уж ты меня признал и припомнил, что же ты второго своего знакомого с тех времен не приветишь? У колеса штурвального-то кто у нас нынче на вахте? Забыл Егорыча, летнаба с шанинского «сопвича»?..
— Иван Егорович Ильин, бывший летчик, ныне старший рулевой и лоцман по всей Волге, — отрекомендовался штурвальный шутливо-официальным тоном, протягивая руку Макарию Владимирцеву. — Стало быть, это с вами мы тогда на зимней дорожке к женскому скиту разминулись? Эх, вся-то ваша жизнь тогда на карте стояла. Приглядись я к вам в тот час получше или из ребят моей группы узнал бы вас кто-нибудь — все бы у вас иначе в жизни пойти могло… Бандита того, Павла Зурова в монашеской одежке, мы бы враз обезвредили, а вы… вернулись бы в школу, к матери в Кинешму, доучились, семью завели… Словом, если бы да кабы!
Пассажир утирал платком лицо, влажное от утренней росы.
— Спасибо вам всем на добром слове, — только и выговорить смог. — Поверил тогда, что с белыми офицерами я вернее России послужу, нежели с красными да безбожными… Спасибо, хоть на исходе лет сподобился Волге поклониться!