Матвей прикусил губу, но как не старался — разрыдался, уткнувшись головой в плечо царя, чувствуя, как сильная, жесткая рука мужчины гладит его волосы. Юноша приник к ней лицом, целуя ее, ловя губами каждое движение государя.
— Любишь ты меня, Матюша, любишь, — улыбнулся царь. «Иди сюда, милый, дай я тебя обниму, просто так полежи рядом со мной».
Матвей увидел, как в сиянии луны изменились глаза царя. Из зеленоватых стали они желтого цвета, ровно волчьими, и точно так же, как у волков, в них переливались разноцветные искры.
Юноша вспомнил свою первую зимнюю охоту. Егерь в их подмосковной усадьбе выгнал вожака стаи прямо на двенадцатилетнего отрока. Тот растерялся, уронил пищаль в снег и почувствовал прямо рядом с собой зловонное дыхание зверя. Матерый самец повалил Матвея в сугроб, но вдруг дернулся на нем несколько раз и затих. Мальчик услышал, как остановилось сердце волка — прямо рядом с его сердцем. Темная кровь стала толчками выливаться из раны животного, пачкая лицо Матвея.
Отец, — это он застрелил вожака, — отбросил труп волка и помог сыну подняться.
— Оближи губы, — приказал ему Федор.
— Зачем? — попытался воспротивиться Матвей.
Отец отвесил ему тяжелую пощечину. «Чтобы помнить, какая на вкус кровь врага, вот зачем!»
Мальчик послушно облизал обветренные губы — соленой была волчья кровь, совсем как людская.
И сейчас, лежа в объятиях царя, Матвей помнил эту пощечину, помнил свой стыд перед отцом и то, как стирал он с лица снегом темную, звериную кровь.
— Иди-ка сюда, — привлек его к себе Иван. Царь поцеловал юношу — долго тянулся этот поцелуй, и, приподняв ему голову, посмотрел прямо в глаза.
— Так помнишь, что надо тебе сделать? — полувопросительно сказал царь.
Матвей кивнул и попытался улыбнуться.
— Вот и делай. А как сделаешь — так не будет у меня слуги более близкого, — прошептал Иван на ухо Матвею. «Со мной ты теперь будешь — навсегда».
Федор Вельяминов устало потер руками лицо и взглянул покрасневшими глазами на окольничего Басманова.
— Говорю я тебе, Алексей Данилович, не велел государь его сразу пытать. Только если запирается.
— Он и запирается, — Басманов похрустел костяшками пальцев — Федор аж поморщился. «Про Косого ничего не говорит».
— Да может они и знакомы не были! — раздраженно сказал Вельяминов. «Откель боярину московскому, хоша и мелкопоместному, знать какого-то инока еретика. Этот же Феодосий, или как его, в монастырском остроге сидел — где бы он с Башкиным сознался?»
— Дурное дело нехитрое, — протянул Басманов. «Вот поспрашиваем его, как следует — и узнаем».