— Да, — Матвей вдруг подумал, что сейчас — на гнедого и долой бы из Москвы, куда хошь — в Новгород, в Казань, в Смоленск, на Поле Дико. Или дальше — до края земли, туда, где она смыкается с небом, туда, где нет ничего — ни милостей царских, ни его гнева.
— Помяни меня, заступница, Богородица в молитвах своих, ибо грешен я, — вздохнул юноша и пошел к тяжелым, скрипящим воротам, что медленно открывались перед ним.
Гнедой жеребец с двумя всадниками на нем вихрем пронесся по Красной площади и скрылся в темном чреве Кремля.
Матвей легко соскочил на землю и протянул руку человеку, что сидел сзади него.
— Осторожно только, — шепнул он. «Спят уже все».
— А почему ночью-то? — шепнул его спутник.
— Откель я знаю? — раздраженно спросил Матвей. «Не буду ж я государя спрашивать — отчего да зачем! Пойдем, ждет он».
Иван Васильевич сидел в просторном кресле у окна. Тихо было в опочивальне, даже огни свечей будто бы застыли, не колебало их дыхание воздуха. За окном была просторная, ночная, едва освещенная Москва.
«Вроде и поставишь их на колени, — подумал царь, — нет, поднимают голову. Только страх, страх и ужас — чтобы муж жены боялся, а родитель — дитяти своего. Чтобы как Матвей сегодня, — царь усмехнулся, — «на коленях ползали, ноги целовали. А все почему — потому что сильной руки не пробовали.
Как попробуют, — Иван сцепил длинные пальцы, — так потом от счастья рыдают. Нет, неправ был Иисус — любовью одной ничего не добьешься, любовь — она из страха рождается. Кого боятся, — того и любят. И ломать, ломать их без сожаления, забирать все, что дорого им. Нет пути другого».
В дверь опочивальни легко постучали.
Иван вздохнул, и, встряхнув головой, сам впустил внутрь стоявшего на пороге человека.
— Значит, боярин, ты сам подкупил почившего в бозе Нектария келаря? — Басманов жадно отпил принесенного подручным кваса, не предложив его Башкину.
— Попить дайте, — Матвей Семенович облизал искусанные, распухшие губы. «Жарко тут у вас».
— Вот расскажешь все без утайки, и нальем тебе стаканчик, — рассмеялся окольничий и отодвинул кувшин на край стола. «А что жарко, Матвей Семенович, это ты еще настоящей жары не ведывал, — Басманов выразительно кивнул на горящий в углу подвала очаг.
«Сколько заплатил-то отцу святому?».
— Двадцать рублей, — тихо сказал Башкин, опустив голову.
— Записал, Федор Васильевич?
Вельяминов кивнул и перевернул страницу.
— Ну, с Богом, дальше-то говори, — Басманов потянулся и зевнул. «Устал я с тобой, боярин Матвей, ан нельзя спать — закончим, да и отдохнем тогда».
Окольничий подмигнул Федору, и тот заставил себя улыбнуться в ответ.