- У них там, у ленинградцев, какие турбины делают! - вздохнул он. - Для гигантских электростанций.
- Ну и что?
- А то…
- На бежицких заводах тоже делают. Для стран народной демократии.
- Нет, наши поменьше… Мощность не та!
Похоже было, что Семен Семенович, запутавшись в неисчислимых лабиринтах зависти, ставил в прямую связь мощность гигантских турбин с неопределенным и капризным искусством рыбной ловли, немудреную выделку простенькой железной или латунной блесны - с производством уникальных генераторов. Это был образчик философии поистине всеобъемлющей, но, признаться по совести, ее почему-то хотелось принять в расчет, тем более что рыба шла плохо, словно все ее симпатии принадлежали теперь ленинградцу. К вечернему костру мы вернулись с тремя килограммами плотиц и окуней на двоих, заранее приготовив сложную систему объяснений: в них входили гуси, которые гагакали на всю реку, нервируя лещей и подустов, комары, облов- ленность мест, дневная жара и даже песня доярок, которую те пели, переплавляясь через реку на летнее пастбище. Словом, мы укрепляли позиции как могли, но каково же было наше удивление, когда мы узнали, что ленинградец уже вернулся, и притом без единой, даже самой маленькой, рыбки. Тогда, подвластные великодушию гостеприимства, мы решили оправдать своими объяснениями его неудачу, но он сказал:
- Я не ловил, а разведывал водоем. Как говорится, не зная броду, не суйся в воду…
- Значит, завтра?
- Завтра начнем…
Утром мы не собирали орехов, не любовались восходом солнца, не совещались и даже не курили: как бегуны на ответственном состязании, каждую секунду и каждую десятую секунды мы старались использовать с максимальной выгодой. Но рыба ловилась еще хуже, чем накануне. Когда стало ясно, что в ближайшее время перемен не предвидится, Семен Семенович взял свое ведерко и полез в чащу лозняка, крапивы, дикого тмина и хмеля на поиски какого-нибудь озерка, где водятся окуни. Местные жители говорили нам, что где-то в лесу такое озеро есть, что называется оно Глухим и рыбы там много, но, когда мы просили указать поточнее дорогу, они неопределенно махали рукой в сторону зеленой стены леса:
- Там…
Подумав, прибавляли:
- Ориентировочно.
И при этом предостерегали нас, что берега у озера топкие и надо соблюдать величайшую осторожность, иначе ухнешь в прорву - и поминай, как звали! Я напомнил об этом Семену Семеновичу, когда он уходил, но сурово вытянувшееся и как бы удлинившееся лицо его выражало железную решимость человека, который идет на подвиг во имя высокой идеи. Такого человека надо опасаться, как грузовика без тормозов. И что же? Когда в полдень, запоздав против обыкновения часа на два, мы вернулись на стоянку и подвели итоги, выяснилось, что у ленинградца снова ничего нет, у меня - улов жалкий, зато у Семена Семеновича и сумка и ведерко были набиты крупными подлещиками… Нет, лицо его не выражало законного ликования, оно было замкнуто, но в этом мне чудился новый для Семена Семеновича оттенок достоинства.