Однако он не оставался в бездействии. Прячась в темноте, Жан-Этьен отчетливо видел своего врага в светлом круге, отбрасываемом фонарем. С ловкостью, какой никто не мог от него ожидать, иезуит просверлил в стене дыры для болтов и приладил к двери огромные железные полосы, заготовленные на случай осады. Он ловко орудовал инструментами, взятыми из находившегося тут же ящика.
Жан-Этьен едва удержался от искушения схватить одну из этих железных полос и напасть на противника сзади. Но он был слишком слаб, и Девис-Рот свалил бы его одним ударом.
Бандит внимательно следил, как священник накладывает запоры. Ведь потом в темноте нелегко будет отыскать, где расположены болты… Озираясь блуждающим взглядом, в котором горели огни ненависти и страха, дрожа как в лихорадке, Жан-Этьен старался запомнить все, что могло помочь его спасению. Дверь он найдет по четырем ступенькам; в ящике с инструментами — клещи, зубило, молоток — все, что нужно для взлома.
Между тем действие яда сказывалось, силы бандита иссякали. Он боялся, что упадет без сознания и его обнаружат. Правда, кровотечение прекратилось; лишь отдельные капли крови еще сочились из раны. Жан-Этьен в самом деле был живуч как кошка.
Приладив запоры не хуже опытного слесаря, Девис-Рот направился в комнаты, выходившие на улицу Фер-а-Мулен. Убедившись, что на полу и на обоях нет уличающих пятен, он решил уже, что раненый остался где-то в подземелье, как вдруг заметил кровавые следы у входной двери.
«Они удрали, — подумал священник. — Эти мерзавцы нашли-таки потайную пружину».
Дело в том, что Гренюш, подойдя к раненому, нечаянно запачкал башмаки в луже крови.
Девис-Рот вылил на влажные следы бутылку чернил; затем спокойно, словно ему ничто не угрожало, удалился обычным путем, наглухо заперев за собою дверь, ведущую в подземелье. Шаги его были мерны, точно ход маятника.
Жан-Этьен отдал бы полжизни за глоток воды. В горле у него пересохло, в ушах стоял шум, рана горела. Однако надо было спешить: лихорадочное возбуждение не смогло длиться долго, и силы с минуты на минуту могли покинуть его.
Он подполз к ящику с инструментами, ощупью отыскал в нем все, что ему было нужно, и, напрягая мускулы, распилил железные полосы, преграждавшие выход. В этот момент бандиту казалось, будто он превратился в свою родную мать, ставшую когда-то его жертвой, и что это произошло еще тогда, когда он нанес ей удар. Галлюцинация удвоила его муки; его охватил ужас. Несчастный дрожал, зубы его стучали; лишь огромным усилием воли этот двуногий зверь заставлял себя держаться на ногах. Ему хотелось жить! Такое стремление к жизни свойственно и раздавленному червяку, и насекомому, притворившемуся мертвым в минуту опасности, и разрезанной на части змее, обрубки которой еще долго извиваются…