Во время войны, когда они были вынуждены бежать, слуги отказались помочь ей. Она оказалась в трудном и даже опасном положении. Она обратилась в находившийся поблизости полк за помощью. Командир полка Николай Ростов услышал о её просьбе и пришел на помощь. Княжна Марья сидела беспомощно в большой гостиной, когда туда вошел Николай.
«Увидав его русское лицо и по тому, как он вошел, и по первым сказанным им словам признав за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас представилось что-то романтическое в этой встрече. "Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая-то странная судьба толкнула меня сюда", – думал Ростов, слушая её и глядя на неё. "И какая кротость, благородство в её чертах и выражении!" - думал он, слушая её робкий рассказ… У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость её лица».
И далее.
«Она протянула ему свою тонкую нежную руку и заговорила голосом, в котором первый раз звучали новые, женские, грудные звуки. Мадемуазель Воипеппе, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Сама искусная кокетка, она не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться… Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она ещё более чем мадемуазель Bourienne удивилась бы перемене, происшедшей в ней…
В первый раз вся та чистая, духовная, внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Все её внутреннее недовольство собой, работа её страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование, – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, тонкой улыбке, в каждой черте её нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю её жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которых он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам…
Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах её, тревожили его и требовали его участия».
После того как они поженились, Марья стала вести дневник, в котором «записывалось все то из детской жизни, что для матери казалось замечательным, выражая характер детей или наводя на общие мысли о приемах воспитания. Это были большею частью самые ничтожные мелочи; но они не казались таковыми ни матери, ни отцу, когда он теперь в первый раз читал этот детский дневник… Николай оставил книжку и посмотрел на жену. Лучистые глаза вопросительно (одобрял или не одобрял он дневник?) смотрели на него. Не могло быть сомнения не только в одобрении, но в восхищении Николая перед своей женой.