Жизнь под опекой «махатмы» Мории
Отец Елены Петровны, Петр Алексеевич Ган, не забывал блудную дочь. Он по мере сил и возможностей оказывал ей из России постоянное вспомоществование. А как же иначе? В душе он гордился Елениной независимостью и ее бурным темпераментом.
Блаватская не церемонилась с родственниками. К большинству из них она не испытывала сентиментальных чувств. Если и скучала по дому в Тифлисе, то иногда, по вечерам, когда находилась одна. Оставшись без графини Киселевой, которая вернулась в Россию, и без Агарди Митровича, который получил ангажемент на весенне-летний сезон и пел в театрах Европы, она затосковала и даже перестала ерничать и надо всем насмехаться.
Блаватская тяготилась размеренным, строго регламентированным бытом свиты княгини Багратион-Мухранской. Вокруг богатой княгини суетилось много посторонних людей. Она играла роль младшей фрейлины при большом, но достаточно амбициозном и шумном дворе.
Весной 1851 года княгиня, а с ней и Блаватская из Парижа переехали в Лондон и остановились в отеле «Миварт» (в настоящее время отель «Клеридж») напротив Гайд-парка. Там, окруженная скучными людьми, Елена Петрована не знала, чем себя занять, и по целым дням не раскрывала рта. Она довольствовалась общением с княгиней, которая была набожна, держала ее взаперти и заставляла читать вслух Библию и Четьи-Минеи. Этих книг Блаватская не понимала или не хотела понять — какая разница.
В «елисейских полях» Блаватской не удалось занять достойного места. В 1850–1851 годы ее талант медиума оказался невостребованным. Месмеристы во Франции влачили жалкое существование. В моде был научно-технический прогресс, а не мистические откровения. Материализм на время превозмог идеализм. Европейцев Восток интересовал не как родина духовных озарений, а как источник дарового сырья и дешевой рабочей силы. Старым богам устраивались пышные аутодафе. В роли инквизиторов выступали ученые мужи и политиканы разных мастей.
Выдающиеся умы продавали, как Исав, право первородства за чечевичную похлебку — устроенный быт и газетную трескотню в их адрес.
Идею возрождения человечества любовью подменила другая идея — всемогущество науки. В силу пара верили больше, чем в силу проповеди. Апофеозом науки и техники стала открывшаяся в Лондоне Всемирная промышленная выставка, или, как ее называли, «Великая выставка».
В Гайд-парке был воздвигнут ослепительный Хрустальный дворец, сооруженный из стекла и стали по проекту Дж. Пэкстона, — подлинная жемчужина. К нему стекались толпы народа. Он, казалось, воплощал полноту и гармонию жизни, неукротимую жажду человечества к прекрасному. Возникла неизвестная доселе железно-стеклянная архитектура. По словам В. В. Стасова, это был «первый шаг, смелый до дерзости, невероятный до безумия, с которого начинается новая архитектура Европы».