— Он создал меня, и тем не менее рассказ его был ложью! Я не одержим злом! Впрочем, одну мою черту он описал совершенно правильно. Хоть я, к своему несчастью, и бессмертен — разве мне не присущи те же чувства, что и обычным людям? Разве я не способен ощущать жару и холод, боль и наслаждение? Разве солнце не слепит мне глаза, а ночная тьма не пробуждает в моем сердце страх? Разве я не такой, как ты, прекрасная Элизабет?
Ух ты! Неужели Тварь на нее запал? Конфетка не верила в собственную удачу. Она в гримерной Твари, наедине с самым сексуальным парнем в мире! Фрэн умрет от зависти.
Молчание Твари напомнило Конфетке о причине ее прихода. Она быстренько набросала в блокноте последнюю фразу — ту, где Тварь назвал ее прекрасной, — и посмотрела на него.
— Так что же случилось на самом деле?
Тварь встал. Конфетку поразил его гигантский рост. Он и со сцены казался огромным, но сейчас, когда их разделяла пара шагов, выглядел самым настоящим великаном. Да в нем, должно быть, два с половиной метра росту! Меря шагами гримерную, Тварь задевал макушкой потолок, руки его свисали ниже коленей, хотя, казалось, он был сложен пропорционально. Двигался он, как и всегда, резко и судорожно — то ли у него болели суставы, то ли ноги плохо срослись после старого перелома. Пламя свечей бросало тени в глубину шрамов, покрывающих все его лицо, грудь и руки. Мать Конфетки, мельком увидев его в том самом интервью по MTV, сказала, что он жуткий урод. Но Конфетка-то видела, как прекрасны эти раны.
— Он сделал это ради нее, — наконец проговорил Тварь.
— Ради нее? Кто она?
Он помолчал, сверху вниз глядя на Конфетку. В отблесках свечей его черные волосы мерцали, а шрамы, исчертившие лицо, смахивали на боевые увечья. Он был такой громадный! Конфетке показалось, что на нее взирает древний воинственный бог.
— Элизабет, кто же еще? Он создал меня для Элизабет.
Конфетка никак не могла понять, к чему он клонит. Потом ее осенило. Тварь был одним из тех парней, которые воображают себя Лестатом или еще каким-нибудь вампиром. Он хочет рассказать о себе, и ему сподручнее вести рассказ так, словно он и есть Франкенштейн. Это имя — символ, не более. Ну да, конечно. Во всех песнях «Чудовища» так или иначе говорилось о том, как героя преследуют за то, что он не человек. Чужак. Никем не понятый и всеми отвергнутый.
Конфетка безуспешно пыталась припомнить хоть какие-то подробности из книги. В фильме все происходило иначе, но и фильм почти выветрился из памяти. Она не помнила там никакой героини по имени Элизабет. Был еще другой фильм, где сумасшедший доктор создал искусственную женщину, у которой от молний волосы все время вставали дыбом. Может, это ее звали Элизабет? А может, и нет. Конфетка решила, что лучше по возможности помалкивать.