Перед уходом Дэвид отправился в туалет. Бонни и тетя Розмари какое-то время сидели молча. Затем девушка спросила:
— Я уже спрашивала Дэвида, почему вы никогда не навещаете его мать.
— О, — промолвила тетя, прикладывая к губам платок. — Ну, одно время мы с ней были очень близки. Но она из породы людей, которые любят получать и никогда ничего не дают взамен. Очень эгоистичная женщина, ты даже не сможешь этого представить.
— Понятно, — произнесла Бонни, чувствуя себя крайне неуютно.
Тетя Розмари накрыла ее руку своей скрюченной рукой:
— Нет, дорогая. Не думаю, что ты действительно это понимаешь.
Дэвид почти все выходные провел на чердаке. К счастью, Бонни это не сильно заботило, потому что ей нужно было закончить рисунок для Сандерсонов: новое направление, основанное на тканевых узорах XIX века, созданных Артуром Макмурдо, все эти извивающиеся листья и переплетающиеся цветы в стиле прикладного искусства. На чердаке оказалось душно и слишком тепло, но света хватало. Мансардное окно выходило прямо на лужайку, рядом стоял мягкий диван, где Дэвид мог сидеть и просматривать некоторые из старых документов и фотоальбомов отца.
Альбомы пахли как старая заплесневелая одежда или запертый чулан: само воплощение прошлого. Там было несколько фотографий молодых улыбающихся студентов в 1920-е годы и людей в шляпах и летних полосатых блейзерах на пикнике. Его отец снимался со многими симпатичными девушками, но после марта 1938 года он фотографировался лишь с одной — с Катей Ардонной Галовской. Даже несмотря на то, что она была его матерью, Дэвид ясно понимал, почему отец так ее обожал.
День их свадьбы — 12 апреля 1941 года. Мать была в элегантной, сдвинутой набок шляпке, похожей на ту, что носил Робин Гуд, и в коротком платье с болеро. На отце словно влитой сидел двубортный пиджак, а на ногах были гетры. Да, именно гетры! Отец и мать выглядели блестяще, словно звезды кинофильмов; как Лоуренс Оливье и Вивьен Ли. Глаза их светились странным, необъяснимым светом подлинного счастья.
А вот и Дэвид на руках матери спустя день после своего рождения. Этот снимок, только увеличенный, висел внизу в гостиной в серебряной рамке. Дэвид в одиннадцать месяцев, спит в объятиях матери. Его лицо освещено лучами солнца, падавшими через свинцовое стекло окна. Ее легкие сияющие локоны ниспадают, словно гроздья винограда. Глаза словно заволокло дымкой, как будто она мечтала или думала о далеких странах. Катя Ардонна была столь невероятно красива, что Дэвид едва смог перевернуть страницу, но, даже сделав это, он вернулся к ней, чтобы посмотреть еще раз.