Колумбийская балалайка (Логачев, Инчес) - страница 115

А после кофе и лепешек нужно закурить. Удовольствие, недоступное в детстве. Курил он тонкие мексиканские сигары, аккуратно обрезая кончик острым ножом с широким лезвием, лично изъятым двадцать лет назад, в начале полицейской карьеры, у бесноватого Сандро Пастерильо.

Астремадурас закурил. С огромным удовольствием. Потому что уже поел и выпил предвечерний кофе. До конца рабочего дня четыре часа, так что еще одна порция маисовых лепешек будет только кстати. День выдался обыкновенный, легкий. Его орлы патрулировали улицы, занимались расследованиями, проводили следственные эксперименты и тащили в камеры подозреваемых. Он сидел на своем месте, за своим столом и думал. В комнате, отделенной от общего помещения прозрачной стеной, вместе с ним еще находился детектив Кастилио — тот корпел над отчетом об облаве в борделях, которую они, Астремадурас и Кастилио, сейчас проводят в соседнем квартале.

Все шло просто замечательно, пока с той стороны прозрачной стенки не раздались крики и не показался Агустино в сопровождении женщин. Агустино и его женщины, размахивая руками, кричали на дежурного полицейского, который пытался не допустить их к начальнику, и быстро продвигались к своей цели.

Второй человек в полицейском участке тяжело вздохнул. Из всех его ста пятидесяти килограммов улетучилось легкое и радостное предчувствие спокойного окончания рабочего дня. Сигара потеряла свой вкус.

Агустино — это вам совсем не тот, кого вы были бы рады видеть чаще, чем раз в столетие, на вверенном вам участке. С Агустино никогда не входили под ручку приятные известия и предвкушения хорошего. Наоборот, за ним следом неизменно врывались проблемы и несчастья, рассаживались по лавкам и распадались только с уходом Агустино.

И дьявол бы с ним, но угораздило же их когда-то учиться в одной школе. И более того — жить на одной улице, через дом. А самое скверное — Агустино знал много позорных подробностей из детства второго человека в полицейском участке города Ла-Пальма.

И теперь, расплачиваясь за его молчание, Астремадурас вынужден был возиться с Агустино, спасать от тюрьмы и от общественных работ. Спасать многие годы, не реже двух раз в месяц. Как хотел бы Астремадурас сплясать джигу на крышке гроба Агустино, а вместо этого приходилось встречаться с ним, живым, после каждых петушиных боев. В эти дни его приводили или приносили в полицейский участок. И оказывалось, что бои вновь омрачены преступлением. Или застрелен, а то и отравлен петух, или ранен человек, или учинена драка, или совершен поджог. Вместе с отчетом о преступлении доставляли Агустино.