— Пустяки, всего пинту, — прервал ее Баако. — И я сразу же принял лекарство, которое восстанавливает кровь, так что ничего даже не почувствовал.
— Да ведь не только кровь… — Араба вдруг засмущалась, отпустила его руки и, отвернувшись, принялась поглаживать головку младенца. — Ребенок! Ты подарил мне ребенка.
— Ну, за это уж ты Квези благодари. Муж-то вроде он.
— Ох, Баако, и язык же у тебя! — Араба хихикнула, прикрыв рот ладонью. — Смотри, если ты будешь меня смешить, я могу умереть. У меня ведь еще все внутренности не на месте. Нет, серьезно, Баако, мне хотелось тебе сказать, что, если б не ты, я бы и этого ребенка потеряла.
— Это он сам тебе сказал?
— Ох, Баако, ты меня убьешь! А я тебе правду говорю, и надо верить. Знаешь, сколько раз у меня ничего не получалось?
— Ну, такое вроде бы только мужья знают.
— И все-таки я скажу тебе, Баако. Пять раз. — Араба пересчитала пальцы на левой руке. — Пять раз у нас ничего не получалось. Это было тогда, когда ты писал такие письма, что мы уж и не надеялись тебя увидеть. А потом заболел.
— Я и правда болел.
— Первые несколько месяцев все у меня шло, как у всех, а потом, когда я уже начинала радоваться, что вот, мол, теперь и у меня будет малыш, он рождался раньше времени, мертвый, а я чуть не до смерти исходила дурной кровью. Видишь, какое благо для нас твое возвращение? Ты уже подарил мне счастье — ребеночка. И я уверена, будут и другие благодеяния.
— Ну… не знаю.
— Ты только не уезжай от нас, Баако. Оставайся с нами, и ребеночек будет под твоей защитой. Это ведь твой ребенок, Баако. Я дам ему твое имя.
— Разве не отец выбирает имя?
— Конечно, отец. А я только помогу ему, чтобы он правильно выбрал. Мужчины думают, они верховодят в жизни, — сказала Араба, улыбнувшись, — так зачем их разубеждать?
— Квези не согласится.
— Еще как согласится! Знаешь, где у мужчин главный диктатор?
— И это говорит женщина, у которой все внутренности не на месте?
— Хочешь, поспорим?
— Давай.
— Что ты потребуешь, если я проспорю?
— Плюнуть на этот дурацкий ритуал — Выход в мир или как он там называется.
— Не такой уж он дурацкий, — со смехом сказала Араба. — Что ж, ладно. Только я-то не проспорю. Зато если проспоришь ты, то будешь PP.
— Какой такой РР?
— Распорядитель ритуала.
— Ну-ну. — Баако встал.
— Ой, подожди, Баако, не уходи. — Араба снова взяла его руки в свои и крепко сжала; оба замолчали. Баако глянул на ребенка. Младенчество, детство, годы учения… Мысль о том, что кому-то предстоит через все это пройти, опять нагнала на него тошную тоску, и внезапно ему показалось, что в комнате слишком душно и слишком тесно от человеческих тел — Араба, ребенок, он сам…