Следом за Баако на веранду вышел Коранкье Горбун, ночевавший в кухне, и прищурился от мягкого утреннего солнца. В левой руке Горбун держал зеленую пивную бутылку, из которой, словно тяжкий туман, выползал густой запах самогона акпетеше, а в правой — длинный стальной нож с деревянной ручкой и напильник. Запрокидывая голову, он прихлебывал акпетеше и громко крякал после каждого глотка, как будто самогон сжигал ему внутренности.
— Здорово, хозяин, — сказал Коранкье, увидев Баако.
— Какой же я тебе хозяин? — спросил Баако. Горбун засмеялся и, задрав голову, отхлебнул акпетеше. Потом спустился с крыльца, подошел к барану и принялся его разглядывать, временами осоловело дергая головой и приборматывая нечленораздельные восклицания, в которых слышалось презрение, странно смешанное с неясным страхом. Немного постояв, Горбун ткнул барана пальцем, умостил бутылку рядом с деревом, взял в освободившуюся руку нож и начал водить по нему напильником. Через несколько минут он проверил остроту лезвия большим пальцем, и в этом точном движении не было ни следа пьяной осовелости. Явно удовлетворенный своей работой, он поднял острие ножа вверх и проговорил:
— Нананом, это я, Коранкье, дозволь мне пролить кровь. — А затем, описав ножом плавный полукруг, воткнул его в землю, поднял бутылку и окропил нож несколькими каплями акпетеше. — Пей, Нананом, и благослови своего сына, — сказал Горбун, вылил остатки самогона в собственное горло, поперхнулся, закашлялся, ударил себя несколько раз в грудь и, швырнув пустую бутылку за забор, нагнулся, чтобы вытащить из земли нож, а потом подошел к барану. Тот попытался убежать, но Коранкье дернул за веревку, подтянул его к себе, и прерывистое блеяние испуганного животного наложилось на плотоядное, одышливое молчание Горбуна. Балансируя на одной ноге, Горбун всей тяжестью навалился на барана, плотно зажал его голову под мышкой, глянул вверх, поплевал в ладонь, приложил ее к песку и наконец обхватил пальцами ручку ножа. Когда он, стирая с лезвия пыль, плашмя провел им по бараньему горлу, баран мелко задрожал, коротко, хрипло проблеял, но Горбун уже задрал ему голову и резко полоснул по горлу ножом. В первую секунду кровь забила фонтаном, но вскоре фонтан опал, и красная струя начала выплескиваться на землю медленными, постепенно слабеющими толчками. Коранкье распрямился, сорвал несколько манговых листьев и вытер ими окровавленный нож. Потом поднял убитого барана и понес его к горшкам с углями; вскоре по двору пополз дымный чад горящей шерсти, а Горбун с пронзительным скрежетом стал точить ножи для разделки бараньей туши.