— Точно так-с…
Мамалыга сказал это особо язвительным тоном и сжал губы, ожидая, как отзовется на это начальница.
— Адресовано гимназистам, — это, несомненно, хотя я пока еще не раскрыл этих псевдонимов. Но раскрою! — Мамалыга грозно постучал пальцами по столу. — Что касается того, кто писал, — устанавливать уже не мое дело… Несомненно одно: воспитанницы Мариинской женской гимназии… Это уж вне всяких сомнений… А я был избран, так сказать, почтовым ящиком… Если угодно, почтовой лошадью… или чем-то в этом роде… да-с!..
Начальница растерянно перебирала дрожащими пальцами эти бумажки, принималась читать, роняла пенсне и вновь седлала им свой нос. Строки и буквы прыгали у ней в глазах.
— Конечно, это очень остроумно, — продолжал язвительно зудеть Мамалыга, — родители, общество ничего предосудительного здесь, разумеется, не усмотрят… Улыбнутся: ах, как наивно! Как смешно и мило!.. Но мы с вами — как мы должны посмотреть на такие, например, невинные послания?..
Он взял наугад один из листков, развернул и, вертя головой, тонким голосом карикатурно продекламировал:
Сердце ловит, чуть дыша,
Призрак звуков милой речи,
И летит тебе навстречу
Окрыленная душа…
Зизи.
— Видите, как нежно — Зизи!.. Адрес — Доде Максималисту. Где-то содрала чужие стишки и выдает за свое… Сойдет!
— Ужасно… Это ужасно!.. — простонала начальница.
Она продолжала перебирать записки, и Мамалыга видел, что ей очень хочется поскорей спрятать их в тот же ящик, куда она сунула деньги.
— Они меня в гроб вгонят! — плачущим голосом воскликнула Любовь Сергеевна.
— Я очень вас прошу тщательно расследовать это дело…
Мамалыга постучал пальцем по столу.
— Непременно… непременно… Этого нельзя оставить!..
— Во-первых, очевидно, с ними в заговоре прислуга… Швейцара на месте нет…
— Я его отпустила… У него… прибавление в семействе…
Начальница виноватым взглядом посмотрела на своего взыскательного собеседника, который был на особом положении, чем прочие преподаватели, и имел возможность независимо держаться даже по отношению к директору, а с ней, мягкой и беззащитной женщиной, и вовсе не церемонился.
— Ну, да… — утвердительно кивнул головой Мамалыга, иронически одобряя эту уважительную причину, — вот они множатся и наполняют землю, а за порядком никто не смотрит… Какая-то дева в гардеробной… Это непорядок, Любовь Сергеевна, я это… не знаю, как назвать, что это такое!..
— Они меня в гроб вгонят! — в отчаянии повторила начальница, слезливо моргая глазами, — что мне делать?
Она устремила умоляющий взгляд на Мамалыгу. Он насмешливо как-то искривился и вздернул плечами.