В январе 1944 года комендант города Миллер-Остен сообщил, что в Риге можно достать материю на одежду служащим городского управления. Василий Иванович Стулягин туда отправился, и вскоре действительно прислал материю. Но сам он не вернулся, сообщив, что остается в Риге. Его временным официальным заместителем стал бесцветный и пассивный человек, жена которого была из обрусевших немцев, и который на этом основании числился как Volksdeutscher, то есть немец по этническому происхождению.
В это время советские войска перешли в наступление на Северном фронте, а вокруг Пскова усилилась партизанская деятельность. Немцы перед ее лицом были беспомощны и способны были лишь ужесточать репрессии. Чтобы их как-то оправдать, местный начальник Отдела пропаганды собрал совещание, на которое пригласил нового заместителя городского головы, русского начальника прилегавшего ко Пскову района, начальника псковской полиции, зондерфюрера из комендатуры и меня. На обсуждение был поставлен вопрос о борьбе с партизанами. Новый заместитель городского головы предложил сжигать деревни, где будут обнаружены партизаны. Районный начальник и начальник полиции без энтузиазма, но тоже высказались за строгие меры. Я молчал. Зондерфюрер из комендатуры это заметил, и просил меня высказаться. Мне пришлось ответить, что, что бы я не сказал, не изменит принятых командованием решений. Но относительно мнения, что надо поступать строго — всякая жестокость вызывает противодействие. В партизаны уходят люди, озлобленные из за несправедливого к ним отношения, или поставленные в такие условия, что они иначе не могут. Надо создать людям человеческие условия жизни, тогда партизанщина прекратится… После совещания в какой-то момент я остался наедине с начальником пропаганды, и он коротко сказал: «Я с вами согласен, но ничего сделать нельзя». Уже несколько месяцев я знал этого прибалтийского немца, воспитанного на русской культуре. Человек он был неплохой и во многом несогласный с гитлеровской политикой, но должен был тянуть лямку и исполнять приказы.
Встал вопрос о постоянном преемнике Василия Ивановича. Комендант предложил эту должность мне. Я соглашался ее принять при условии, что мне будут даны средства и возможности улучшить жизнь жителей Пскова, согласно нашим проектам прошлой осени. Комендант ответил, что это невозможно, и по моей рекомендации назначил городским головой одного из инженеров городского управления.
Однажды в начале февраля в городское управление ввалилась группа подвыпивших солдат СД во главе с двумя офицерами. Старший, немец, больше молчал, а младший, в немецкой форме, был русский. Грубый и наглый, он мне вручил список 15 человек, подлежавших аресту. Список состоял из таких фамилий, как Иванов, Алексеев Петров… Стараясь быть спокойным, я сказал, что городское управление находится в ведении штандортс-коменданта, и без него я ничего не могу сделать. Тот пьяным голосом стал кричать, что арестует и меня. Обращаясь к старшему, я сказал, что вынужден вызвать коменданта. Я позвонил, и от него пришел зондерфюрер. Тем временем в списке, переданном мне, я заметил фамилию девушки, работавшей у меня секретаршей. В ожидании зондерфюрера и разговаривая с чинами СД, я подошел к ее столу и незаметно указал ей на фамилию. Через некоторое время она вышла из комнаты. Когда явился зондерфюрер, я ему объяснил, что в городском управлении служит около десяти Ивановых, какое-то число Алексеевых и Петровых, и без уточнений неизвестно, кто подлежит аресту. Зондерфюрер согласился и предложил офицеру СД представить более точный список. После препирательства команда СД удалилась, но к вечеру принесла точный список. По нему им удалось арестовать лишь трех человек, остальные были спасены.