Впрочем, это воспоминание было совершенно несвоевременно и неуместно. Надежда Николаевна почувствовала укол совести: матери далеко за семьдесят, а она ее уже почти две недели не навещала. Сейчас можно хотя бы под предлогом сбора урожая проведать ее, убедиться, что все в порядке.
– Мама, я обязательно приеду! – пообещала она. – Приеду завтра же!
– Правильно, ягоду соберем, а вечером сосед в город едет, он тебя захватит! – сообщила мать. – Сама и сваришь, а то у меня сахару столько нету…
Когда вечером Надежда сказала мужу, что собирается на день съездить к матери, тот ничуть не расстроился. К теще он относился с большим уважением и ради нее готов был и неделю пережить без жены. А тут всего-то один день.
Эта его готовность даже немного расстроила Надежду Николаевну. В глубине души она надеялась, что муж будет уговаривать ее остаться или отложить поездку. Она бы, конечно, все равно поехала, но почувствовала бы свою необходимость.
На следующий день Надежда выехала рано утром семичасовым поездом, и уже в половине одиннадцатого автобус высадил ее в Лисине.
Мать хлопотала возле дома, мыла посуду. Дочери она, конечно, обрадовалась и тут же пристроила к делу.
Черной смородины собрали чуть ли не ведро, и остатки красной, да еще крупного крыжовника три литра. Крыжовник мать благородно взяла на себя – там нужно было отстригать хвостики и варить в общей сложности дня два.
Надежда встала рано, разморилась от дороги и свежего воздуха и после обеда прикорнула на диване. Мать разбудила ее через час.
– Надя, – сказала она с едва заметным смущением, – ты извини, что я тебя напрягаю, но кричали, что приехала автолавка. Ты сходи туда, купи уксуса, а то я не могу уйти, у меня варенье на огне стоит! И еще конфет прихвати, если будут такие синенькие, в полосатых фантиках…
Надежда не стала напоминать матери, что у той диабет, – если в ее возрасте еще сохранились какие-то желания, нужно их осуществлять. Она взяла кошелек и сумку и отправилась на дальний край деревни, где обычно останавливалась автолавка.
Там она купила уксус, конфеты и еще кое-какие мелочи и пошла обратно. Но на полпути к дому навстречу ей попался местный алкаш дядя Паша. Дядя Паша был, конечно, не единственным деревенским алкашом, но, пожалуй, самым колоритным. Низенького роста, с непропорционально большой головой и оттопыренными розовыми ушами, он напоминал то ли сказочного гнома, то ли домового, то ли еще какого-то персонажа народных сказок. Вдобавок ко всему он носил обувь то ли сорок пятого, то ли сорок шестого размера, так что казалось, что он стоит на лыжах.