— Признаешься ты?
— Мне не в чем сознаваться. Моя совесть чиста, — спокойно произнес я.
Фалалеев скрестил руки на груди и задумался. У меня сложилось впечатление, что к допросу он не готовился, да и рассеянный взгляд наводил на мысль о том, что чиновник не так давно успел приложиться к бутылке.
— Что писать? — подал голос писец, которому надоело ждать, когда «шеф» очнется.
— Пиши, что увещевание не понял, — вяло откликнулся чиновник.
Писец бегло застрочил.
— Говори, кто таков, каких чинов, откуда будешь и веры какой? — опомнился Фалалеев.
Понятно, началась рутина. В принципе, ничего страшного на данном этапе нет, главное, не сболтнуть лишнего.
— Барон курляндский, Дитер фон Гофен, вера моя… — я стал вспоминать, кем могли быть прибалтийские немцы. Понятно, что христиане, но какие именно? Так, католики отпадают, православные тем более… Рискну.
— …лютеранская, — добавил я, надеясь, что заминка с ответом получилась незначительной.
Чиновник удовлетворенно кивнул, писец старательно заскрипел пером.
— Каково состояние твое?
Вряд ли меня спрашивают о самочувствии. Видимо, интересуются материальным положением. Так, что там Карл говорил:
— Имение моей матушки неподалеку от Митавы.
Если спросят, сколько душ — завалюсь. Я ведь понятия не имею, сколько фон Гофены народа под ярмом держат. Хотя Фалалеев тем более не в курсе.
— Возраст твой?
Хм, будем надеяться, что мы с Дитрихом погодки.
— Двадцать пять лет.
— Скажи нам, Дитер фон Гофен, что привело тебя в державу Российскую?
Вариант с иномирянами, разумеется, отпадает.
— Желание послужить России и матушке императрице, Анне Иоанновне, — завернул я, памятую слова Карла.
Фалалеев поморщился. Как следователи, он без сомнения был циничен и смотрел на показания подозреваемых с большим скепсисом.
— А кто выступил твоим другом и сопровожатым?
— Мой кузен Карл фон Браун, родом из Курляндии.
Правда, только правда и ничего, кроме правды. Первый раунд я продержался. Было бы глупым засыпаться на начальной стадии.
— Проверим, не говоришь ли ты неправду и не был ли в руках заплечных дел мастера, — задумчиво произнес Фалалеев. — Сымай рубаху.
Я разделся до пояса. Палач смочил руку и провел по голой спине.
— В палаческих руках не был. Нет ничего, — констатировал он.
— Не единого рубца? — расстроено спросил Фалалеев.
— Вообще следов кнута нет. Спина чистая.
Я обрадовался, что Дитрих был законопослушным гражданином, иначе неизвестно как бы повернулся допрос.
— Государево дело за ним такое, — чиновник продиктовал список обвинений, затем вернулся ко мне:
— Скажи, зачем учинил злодейство на дороге, убив капрала Преображенского полка Звонарского, лакеев его Жукова и Зорина, а иже с ними поручика полка Измайловского Месснера?