— Да-да, я понимаю, — закивала головой Ленкина мать. — Только боюсь, что сейчас вы не сможете с ней поговорить. Я звонила Кате в среду на мобильный, хотела позвать на похороны. Трубку взяли ее родители и сказали, что дочка в больнице. Лена говорила, что у нее что-то хроническое — диабет, по-моему. Думаю, она еще не выписалась.
— Ну, может быть, тогда вы мне дадите номер телефонный, а наша начальница потом сама позвонит и спросит, — стушевалась г-жа Можаева и даже разозлилась на г-жу Безбородову за то, что она взвалила на нее столь нервное задание.
— Почему же потом? Думаю, можно и сейчас поговорить, заодно узнаем, как Катюша себя чувствует. Уж как они с Леночкой дружили — целыми вечерами по телефону болтали. Я даже сердилась иногда на Ленку, что она линию занимает по два часа. Если бы знала, как все сложится, я бы, конечно… Ах, что теперь говорить! — вздохнула Зайцева-Зайцева-старшаяи взяла с холодильника мобильный телефон, который Люся тут же узнала — не раз видела его в руках Леночки.
— Вот он, этот номер. Вы знаете, когда время похорон назначили, я принялась обзванивать все телефонные номера, которые у Леночки в записных книжках были. В первую очередь, конечно, те, которые в памяти мобильного хранились. Вы представляете, у нее только в мобильнике около тридцати телефонных номеров записано было! Многих я даже не знаю. Понимаете, какой общительный ребенок был? Как ее все любили! И надо же — такая судьба…
Зайцева умолкла, прислушиваясь к телефону. Люся потянулась за вторым бутербродом и принялась рассматривать висевшие на стенах кухни фотографии. На одной из них, черно-белой, жених надевал обручальное кольцо на пальчик счастливо улыбающейся невесты. На второй эти же молодые люди тискали весьма упитанного младенца. «Ленкины родители в молодости», — догадалась Люся. Третья, уже цветная, фотка представляла собой типичный семейный портрет: г-жа Можаева узнала и Лену, и ее родителей, и даже смогла разглядеть в руках у девушки рыжую с белым морскую свинку. Глядя на хитрую звериную мордочку, Люся невольно улыбнулась. Закончив осмотр, она вернулась взглядом к Зайцевой. Та была бледнее смерти и тихо клонилась к стенке, судорожно прижимая трубку к уху.
— Это просто невероятное что-то. Примите мои соболезнования. Я вас так понимаю и очень сочувствую. Такое горе! Я обязательно приду на похороны, — лепетала она в трубку. — А как это произошло?
* * *
«Нет, все-таки мир ужасно тесен», — думала Люся, спускаясь по лестнице.
Когда-то взаимосвязь между всеми людьми казалась ей вполне очевидным и естественным свойством человеческого общежития. Она была уверена, что если взять любого из стоящих на автобусной остановке людей, то окажется, что он так или иначе связан и с ее, Люсиной, жизнью. Например, тетка в растоптанных туфлях вполне могла оказаться работницей молочного завода, где служил бухгалтером папа. А прыщавый юноша — маминым пациентом. Или братом маминого пациента. Или сыном парикмахерши, которая делает Люсе стрижку. Или и тем и другим одновременно. И даже кошка, бегущая по улице, вполне могла оказаться не просто кошкой, а любимицей тети Вали из областной библиотеки. А еще эта кошка вполне могла оказаться любовницей кота папиного сослуживца. Словом, когда-то мир представлялся Люсе этаким искусно сотканным из людей и их взаимоотношений полотном. Ей казалось, что если поинтересоваться, то окажется, что во всем городе не найдется ни одного совершенно чужого ей человека. И стоит чему-то измениться в жизни одного из них, то это тут же каким-нибудь хитрым образом скажется и на ее, Люсиной, жизни.