Вера вошла стремительно и застыла в прихожей, глядя мимо меня.
— Проходи, проходи. Не надо разуваться, — предупредил я ее попытку снять туфли. — Ну что, давай-ка посидим на кухне, — я улыбнулся ободряюще, — как в прежние времена. Я тебе кофе сварю.
Она кивнула.
Прошла на кухню, села на стул у окна. Почему-то все женщины предпочитают именно это место. Наверное, чтоб сидеть спиной к свету, это подсознательно, ее лицо в тени, а твое — как на ладони.
Она сильно сдала. Потускнела. И хотя, собираясь ко мне, попыталась привести себя в порядок, но как-то небрежно, не для себя, а для меня, что ли.
— Можно, я закурю? — спросила она. Я разрешил. Поднес зажигалку. Сигарета подрагивала в ее нервных пальцах, неровно накрашенные губы пачкали фильтр.
Я принялся колдовать над кофе, давая Вере возможность немного успокоиться, освоиться с обстановкой, сосредоточиться.
Время от времени бросал ничего не значащие фразы, что-то о приготовлении кофе.
Поставил перед ней чашку, предложил сахар, сливки. Она отказалась, потом все-таки капнула молока. Пожаловалась на давление. Неудивительно, женщина страшно нервничала.
— Глупо, — произнесла Вера, отпив глоток кофе. — Глупо все это — выносить семейные дрязги на всеобщее обозрение.
— По-моему, ты преувеличиваешь, — не согласился я, — ты видишь здесь толпы народу?
— Нет, я не об этом, просто… — она вздохнула как-то судорожно, хрустнула пальцами. — Это же прописная истина, — быстро заговорила она, — поле, которое возделывает мужчина, — это весь мир, а поле женщины — это ее дом, семья, гнездо, если хочешь, ну, и сам мужчина, конечно.
Я усмехнулся и кивнул.
— Я не знаю, какая я женщина, может, типичная, может, ненормальная. Одним словом, не знаю. Я не могу представить себя на месте любовницы женатого человека, это все равно что представить себя вором или разбойником. На мой взгляд, конечно. Но, понимаешь, обычная женщина, которая нормальная, она выходит замуж, вьет гнездо, откладывает яйца и ни о чем другом не думает, кроме как об этом своем мирке, понимаешь?
Я снова кивнул.
— Так вот, древние говорили: «мементо мори», помни о смерти. Я помню. Смерть неизбежна, это понятно. Но думать о том, что моя жизнь здесь может рухнуть в одночасье, сию минуту, я не в состоянии. Это выше моих сил. В этом случае жить вообще невозможно! Это как… — она задумалась, встрепенулась, — это как строить дом, даже не дом, а прекрасный дворец или храм. Все зависит от человека, конечно. Одним словом, женщина старается, она продумывает, планирует, воображение рисует ей чудесные картины будущего. О! Что там Гауди! Его Саграда Фамилия и рядом не стояла! Как бы там ни было, женщина увлеченно воздвигает свою Саграду и не думает ни о чем другом. А теперь представь: пока она занимается фасадом или продумывает внутреннюю отделку, там, в тылу, где еще не убрали строительный мусор, где рабочие оставили после себя пивные бутылки, в общем, там еще бардак, ну не успела женщина, руки не дошли. И вот к этому самому черному ходу вдруг подъезжает неопознанный бульдозер и приступает к методичному разрушению. Или, например, группа террористов ночью подкладывает взрывчатку. А ты ни сном ни духом! — Вера задыхалась от волнения. — И даже если ты что-то почувствовала, схватила фонарь и трижды обежала вокруг стройки, заглянула во все углы и заметила разрушения, даже если все так, ты полна подозрений, но твоя любовь убеждает тебя — нет, дорогая, ты ошиблась, ничего такого и близко нет. Уж я-то лучше знаю, если бы был бульдозер или террористы, я бы тебе сказал! Как же! Ага!