— Как ты узнала, еще тогда?
— Мне сказали, — пожала небрежно плечами.
— Кто?
— Со мной беседует тот, к кому тебе путь закрыт.
Адэр поднялся, делая вид, что ему безразлично, спросил, что еще говорил тот, о ком не при нем будет сказано.
— О мире или о тебе? — поинтересовалась монахиня.
И получила ответ, который ее удивил:
— А разве я — не часть этого мира?
Она внимательно посмотрела на черта, преследующего ее всю сознательную жизнь. Нахальный, высокомерный, он мог быть чутким и не посмеиваться над ее суевериями, мог доводить до безумия цепким взглядом, не давать спаса, и отвернуться или уйти, если она переодевалась.
Его можно принять за простака или недотепу, ошибочно предположить, что поймал на крючок, но он запутает реальность и удочку так, что задыхаться будешь, как рыба и мечтать не о воде, в которую не вернешься, о береге — только бы дальше, и скорей избавиться от «наживки».
Он с легкостью примерял к себе маски, и все они прирастали без шрамов — не прикладные, не скроенные за час белыми нитками, тупой иглой и обманом: они — его многогранность.
Он мог лишить ее тайных бесед, которыми она дорожила. Оба знали, что соблазнения избежала по его прихоти, а не благодаря своей воле.
Могла ли женщина противостоять ему?
Действительно противостоять, а не только пытаться? Оказывается, да. Он встретил такую, потому и пришел, язвительный, не в духе.
— Сбывается предсказание. — Она не сразу поняла, что произнесла эти слова, беспокойно оглянулась на дверь. Негромкие голоса становились четче, приближаясь. — И сойдутся взращенные тени, чтобы урвать свет… — прошептала монахиня, торопясь. — И победят, поглощая его. Плоды деяний поделят, разрывая душу и тело на неравные части. Новый мир распахнется для мечущихся, конечностей отверженного лишая и самолюбования. А тени взращенные и свет…
В дверь постучали:
— Сестра Кэтлин! — требовательный голос. — Сестра Кэтлин!
Незапертая дверь приоткрылась от очередного стука, впуская любопытную девушку и полоску света, упавшую на пустую кровать.
— Сестра Кэтлин, — повторила девушка, — вас требует матушка-настоятельница.
— Иду, — монахиня встала со стула, бодро для своего возраста и состояния. У двери замешкалась, обернулась на мысленный приказ черта.
Улыбка впервые тронула ее губы за все годы знакомства. Дверь закрылась.
Поднявшись с постели, Адэр принял свой облик и не скрываясь, прошелся по длинному коридору. Крики встречных монахинь были полны удивления и радости от встречи с незнакомцем, но в них не было добродетельного возмущения. Без сомнения, пройдись он в образе сути, его бы приветствовал их страх, а не сила веры.