Была ещё надежда на Урбита Орбита Гедеминаса, но к нему на полчаса раньше агентов ВКП (б) заявился некто Вервольф. Вервольф с Верещагиным был не то чтобы в дружеских отношениях, но во всяком случае являлся его знакомым. Агенты под дверью послушали раздающееся из квартиры утробное довольное рычание и тонкий визг УО, тщетно взывавшего к ООН и Гаагскому трибуналу, переглянулись — и на цыпочках покинули не только дом, но и город… И вот сейчас они стояли, виновато опустив головы, и выслушивали те нехорошие слова, которые, срываясь на визг, говорило им непосредственное начальство. После этой приятной процедуры они плюнули на все и пошли домой, а начальство задумалось — а как же быть дальше? В принципе, план имелся, и какие-то дополнительные агенты извне были не самой обязательной его частью, но…Наконец, ВКП (б) решилось использовать свое самое секретное оружие…Это было довольно опасно и очень дорого, но чего не сделаешь для избавления мира от зла в лице садиста Верещагина и его мерзких подпевал типа Сказочника!
***
В ракетоплане таких запутанных и зловещих интриг не происходило. Сказочника уже потихоньку отпустило, и он тихо стоял в углу, любовно поглаживая оружие, бормоча что-то и то и дело прицеливаясь в кого-то невидимого.
Посмотри — продаётся душа,
Только за то, чтобы быть в покое…
Весело, весело — больно тебе?!.
***
…Верещагин сдёрнул наушники.
— Головы к коленям! — гаркнул он.
Ракетопланы грохались на пляж, взмётывая тучи песка и пропахивая лыжами борозды. Порученцы начали выпрыгивать наружу ещё до полной остановки, открывая ураганный огонь из счетверёнок. Вскоре от красивых зарослей вдоль пляжа ничего не осталось. Лишь одинокий попугай, истошно вопя, метался над порубанной пулями зеленью.
Ступив на песок, Верещагин снял попугая одним выстрелом и, оглядевшись, щёлкнул пальцами. Ему подали имперский флаг, и писатель-графоман с хэканьем всадил его в песок:
— Нарекаю сию землю именем Восстания Русского Духа.
— Ну зачем же так и сразу, — поклонившись флагу, укоризненно покачал головой Сказочник. — Травка не виновата. Чуть-чуть подправить, пальмовые стволы в черно-белый перекрасить, листья в косички заплести-прям как родные березки будут. Опять же, птичку жалко. В людей стрелять надо, батюшка Олег свет Николаич, в людей.
Писатель-графоман попугаененавистнически хрюкнул.
— Найдём если — то и в них постреляем, — пообещал он. — А пока запомни, отрок: попугай, как и обезъяна — суть признаки морального разложения. Как где увидал попугая или обезьяну — вали наповал, не ошибёшься. Поживёшь с моё, — он умудрённо покрутил стволом "маузера", — поймёшь, сколь вреда от них русской идее…