Подошел к ним. Спросил у того: ты чего пришел? Он наглым тоном ответил: «К Наташке!» Его дружки придвинулись ко мне с перекошенными физиономиями. «Это моя девушка, и я ее не отдам», — твердо сказал я. «Поговорим?» — угрожающе спросил тот. «Поговорим!» — я врезал сопернику по морде (хотя какой он соперник? Слизняк!). Потом еще раз, и еще».
В памяти Константина всплыло, как он бьет врага под дых. Под глаз. В кадык. Парень согнулся.
— Мы еще встретимся, — прохрипел он.
— Убью! — грозно предупредил Костя.
Враги убежали. Одного раза им вполне хватило.
Но не все воспоминания молено передать словами. Андрей же терпеливо ждал, пока закончится рассказ. «У каждого свой бзик, когда выпьет, — думал он. — Кто в драку кидается, кто-то начинает женщину искать. Этот в воспоминания ударился, хорошо, хоть в драку не лезет. Уже только за это ему надо спасибо сказать».
«Перед армией (студентов тогда забирали) я сказал: давай поженимся! — говорил Филин. — Мать запротестовала: ей надо учиться. Ты отслужишь, возвращайся. Тогда и посмотрим. Я служил в пограничных войсках. Сначала на границе с Афганистаном, а потом и в самом Афганистане. Каждый день я писал ей письма и получал ответы.
Один раз пришло двенадцать стандартных листов, исписанных с двух сторон, — как она провела лето. Я не вылазил с боевых. Мотался по далеким постам. Письма меня догоняли пачками. Они спасали меня. Отогревали, как солнечные лучики».
Еще он подумал, что не Советский Союз защищал там, за речкой. Ради нее, Наташки, бежал он вперед под обстрелом. Ее имя шептал, когда его, бойца Филина, обмотанного кровавыми бинтами, везли в трясущемся вертолете в госпиталь в Душанбе.
— Держись, братишка, не умирай! — кричал в ухо фельдшер, крепко сжимавший его руку.
Он и не собирался умирать. Сжав зубы, терпел боль. Знал, что выкарабкается, потому что не имеет права умереть. Потому что там, далеко, за вереницами заснеженных гор, он очень нужен ей. Ей одной. И еще — старушке матери.
Но разве такое передашь словами?
«Потом наступило молчание, — продолжал он рассказ. — За ним прилетела телеграмма: милый, дорогой, любимый, прости. Я вышла замуж.
Я чуть умом не тронулся. После госпиталя с головой ушел в службу. Ночью дежурил и за телефониста, и за дежурного. Сменившись, просился в наряды. На боевых рвался вперед. Жаждал получить пулю. Но чтобы самому застрелиться — и мысли не было. Свою чашу надо испить до дна, это по-мужски. Так научил меня отец. Смерть миновала. И после срочной я поступил в Московское пограничное училище — боялся возвращаться домой…