А потом институт остался позади, Света вышла на работу, и первые свободные деньги стали поводом поиграть с собственным сосудом, украшая его, – благо, современные технологии что только ни придумали, чтобы получше обслужить не умеющих излучать Свет. Она пропадала у косметологов, записывалась к модным стилистам, покупала пудру по цене самолета, не пренебрегала еженедельным маникюром. В целом она стала выглядеть намного лучше, но не хватало некоего «пятого элемента», эффекта «ах!», чтобы однажды она вошла в офис и все упали. И тут вдруг рекламка, упавшая в ее почтовый ящик. Наращивание волос. И две фотографии одной и той же девицы. На первой она виновато улыбается, глядя прямо в объектив, и как же знакомо Свете это выражение лица – тоска, помноженная на беспомощность, легкое чувство вины – и за то, что ты, нелепая и жалкая, занимаешь пространство и о твои очертания спотыкаются взгляды других, и за то, что, будучи такой взрослой, ты все еще об этом думаешь. На второй – у девушки белые локоны до попы, и она смотрит уже так, словно все вокруг ей должны. Положа руку на сердце, Свету больше привлекли не сами волосы, а это выражение лица.
О, ей приходилось встречать таких женщин в реальной жизни. То ли это был врожденный дар, то ли последствия гениальной самодрессуры, но они держались так, словно были наследными принцессами, снизошедшими, пусть и нехотя, до смердов. Настоящим волшебством было то, что и окружающие почему-то включались в эту игру – начинали лебезить, заискивать и думать, чем бы еще принцессе услужить. И никогда не получали благодарности, в лучшем случае – снисходительный кивок. Например, однажды Света видела, как ее коллега, пробираясь с подносом между столиками офисной столовой, споткнулась и опрокинула тарелку супа на голову какому-то бедняге. Думаете, она извинилась или хотя бы смутилась? Предложила оплатить парикмахера и химчистку? Пригласила на вечернюю чашку кофе? Как бы не так. Девица посмотрела на жертву так, словно она ночью вышла в собственную кухню воды попить, а он оказался жирным тараканом, перебежавшим ей дорогу. И бедный мужчина, с волос которого свисала яичная лапша и нарезанная лоскутами капуста, встал и извинился. Извинился за то, что его стул и само его убогое существо оказались на траектории движения принцессы. Девушка приняла извинения нехотя и отошла, поджав губы и балансируя на неустойчивых каблуках, а потом еще и, прицокнув язычком, поделилась бедой с коллегами: «Ну видали козла? Еще и смотрел на меня так нагло. Ужас!»
Света никогда так не умела. Если бы с ней произошел подобный инцидент, она бы, краснея и путаясь в словах, начала мучительно подбирать фразы, чтобы он чувствовал себя не таким оскорбленным, чтобы его испорченный день имел шанс вырулить на новую взлетную полосу, она бы схватила со стола пачку салфеток и принялась бы размазывать жирную жижу по его пиджаку, что наверняка еще больше его бы разозлило. Она оплатила бы счет из дорогой химчистки, написала бы сто двадцать извинительных писем, сопроводила бы их неуместными демотиваторами с котятами, прислала бы ему бутылку хорошего вина. Но самым поразительным было то, что этот гипотетический мужчина был бы в сто раз более счастлив, если бы извинился перед принцессой, чем если бы принял благодать из рук убогой Светланы. И та это прекрасно понимала, но ничего поделать со священным знанием не могла, ибо была свято уверена, что в непрекращающейся ролевой игре ей уже было отведено пожизненное местечко.