– Что ещё нужно? – спросил Иван Шкулёв Шошина.
– На вечеринку приглашает.
– Это затея, Гавриил.
– Говорит, у дочери день рождения.
– Не ходите, – мрачнея, предупредил Шкулёв.
– Отказать неловко.
– Котельников с Цапандиным и Седалищевым знается.
– Иван прав, – согласился Волков.
– Напакостить могут, – сказал Иван Шкулёв.
– Может быть. – Шошин нервничал. – Отряд Байкалова должен уже быть… Что же могло их задержать?
– Округа блудная, – вставил Иван Шкулёв, – закружить может. А вот к Бочкарёву с побережья два офицера прибыли.
– У Цапандина в яранге? – спросил Волков.
– Там.
– Им на Чукотке крепко поддали, – сказал Шошин.
– Запамятовал я, Гавриил Кузьмич, – спохватился Шкулёв. – Привет вам всем, товарищи, от Федоски Протопопова с Каменки!
– Встретил? – обрадовался Волков.
– Виделись.
– Где же?
– Шаман Мотлю не пережил большого срама и ушёл к верхним людям. Федоска всем каменским агалом с тойоновскими стадами в верховьях Большого Анюя кочует. Советскую власть сам делает…
* * *
На окраине Нижнеколымска у бревенчатого тордоха есаул остановил загнанную упряжку.
– Гляди за Нелькой, – приказал Мишке Носову.
– Не уйдёт! – хмуро отозвался Носов. На неуютный древний Нижнеколымск опускались вечерние тени. Было тихо, первозданно. Незакатное июньское солнце серебрило сосулистые крыши одиноких ветхих лачуг, окрашивая потемневшие заструги и гребни надувов в серовато-лиловый цвет.
Нелькут, будто припаянный, неподвижно сидел на нартах. Одутловатое лицо его перекосило страдание. Ему опостылели эти люди, их гадостные делишки, их крысиная возня. Из-под припухших воспалённых век холодно, ненавистно смотрел он на Мишку Носова.
– Не пужай, – Носов с опаской косился на Нелькута, – враз нажму! – вскидывал он ствол карабина.
– Уберись… – будто бы нехотя, лениво цедил каюр.
Но забыл, видно, Мишка, что под напускной флегматичностью Нелькута скрыта барсовая ярость. Носов щурил слезоточивые глаза, чувствовал своё превосходство. Но мгновенный удар в челюсть распростёр его на снегу…
К тордоху подъехала Фрося. Взъерошенный Нелькут виновато насупился, пожаловался:
– Мишка стрелять хотел…
– Слава Богу, успела… – глянула на корчившегося Носова и сухо сказала: – Смотри за ним, Нелька, а я с есаулом переговорю.
– Зачем говорить? – Нелькут вытащил из-за пазухи наган и протянул ей.
– Нет, нет!.. – отрицательно замахала Фрося и юркнула в тордох.
Короткую тишину вдруг разорвал ледяной треск. Нелькуту показалось, что обломилась промёрзшая до звона лиственница, и её стон тупо ударил ему в спину. Он обернулся, и тут же опустошительная слабость стала окутывать его вязкой изморозью. В наплывающей пелене всё покачнулось, сдвинулось, стало наваливаться на него тяжестью. Он увидел Мишку Носова скрюченного, раскоряченного, карабин в его короткопалых руках змеился. Мишка пытался разрядить его вторично, теперь уже в Нелькутову грудь. Падая, Нелькут неуловимым движением, как это он делал всегда при отлове оленей на корале, нагоняя вёрткого самца, отделил от пояса чаут и метнул, крепко затянув удавку на шее Мишки.