Доктор крепко пожал Акиму руку и добавил:
– Чем могу, посодействую вашему сыну в устройстве. Он парень серьёзный.
– Спасибо, доктор! – только и сказал Аким, прощаясь.
И опять дорога. Чукотка встретила ранней прохладой, брусничной спелостью, приветливостью… Остановились Булавины в старинном русском селе Походском, что расстроилось на редколесном взгорье у полноводной колымской протоки. В конце зимы от Ивана пришла весточка. Он получил назначение на западную границу страны… С первым теплом булавинская чета перебралась в местечко Лебединое, приютившееся на тополином берегу речки Лебединка. Жизнь здесь была тихой, спокойной. Много рыбы, обилие дичи, зверь непуганый. Промысловики сюда не добирались. Не успели оглядеться Булавины, обстроиться, как добралась и до их глубинки тревожная весть – война! Она взрывом ворвалась в их трепетные души жёлтеньким листком похоронки: погиб сын – Иван Булавин…
Арестовали Акима Кузьмича на почтовой станции Увальное, куда он доставлял поселковую почту. Весь июль 1941 года он содержался на пересыльном пункте зырянского этапа, прежде чем уполномоченный НКВД разобрался в его непричастности в связях с контрреволюционной организацией.
Акиму Кузьмичу повезло. На стареньком самолёте Р-5 полярные лётчики подбросили его на полярную станцию Кресты, а оттуда с анюйскими рыбаками заглянул на место прежней лесоковской заимки. К родному пепелищу его позвала не только память, но надо было извлечь Мотронину припрятку. Клад невеликий, а в общей копилке, собираемой жителями Чукотки в качестве помощи фронту на строительство танковой колонны и авиационной эскадрильи «Чукотский колхозник», мог быть значимым. Ничего не изменилось на берегу их молодости за прошедшие годы, если не считать, что на том месте, где изба поднималась, всё быльём поросло. Нетронутым оказался «камень» Миткея. Его Аким обнаружил тут же, на пепелище. Видать, самородок тяжёлым оказался…
Только через неделю Аким Кузьмич добрался до посёлка Увальное. Высыпав на просторный стол главного геолога экспедиции Сергея Коровина всё доставленное золото, Аким Кузьмич неловко возился на скрипучей лавке, оценивающе наблюдая за вёртким разговорчивым парнем лет двадцати пяти, проникаясь к нему доверием, так как геолог словом и манерами напомнил ему сына Ивана.
– Я в жизни не видел такого золота! – шумел Сергей, уставившись ликующим взглядом на Акима. – Второй сезон мы мечемся по Чукотке и – ничего! Вот на этих картах металл значится, – он стучал ладонью по разложенным картам, – бери! А выходит – «видит око, да зуб неймёт». Все эти месторождения будущего. Золото в корнях кварцевых жил, а ни техники, ни технологии разработки нет. Стране нужен металл, а у меня его нет! Ну, разве тут не заплачешь? Где искать россыпи? Не раз обращался к старожилам, к бывшим старателям. Одни отмалчиваются, другие советы дают. Знакомый чукча в гости зазвал. Рыбой угостил, чаем напоил. Рассказал, что в верховье Горной Чёрнявки есть место гнилое – Кочкарное. До революции находились отчаянные головы. Копач-одиночка Федот Пихта кустовичок там раскопал. Хитёр был. Разбогател бы, если б вина не пил. Три сезона ковырялся ядовитый мужичишка на Кочкарном, а после точно обрезал жилку, глубоко спрятал золото. Услышал я эту сказочку – вспылил. А он мне спокойно так: «Чукотка, – говорит, – большая яранга. С добром придёшь, родным станешь…» После этого разговора я крепко задумался…