— Не обдурманить, а обдурить, — рассмеялся Георг. — Может, ты и права, но это же не цинизм, даже по твоему определению. Здесь нет презрения.
— Смейся-смейся! Ничего смешного в этом нет. Презрение приходит позже, когда дети вырастают. Или поклонение.
Принесли яйца «бенедикт». Пошированные яйца на тостах с беконом, под голландским соусом и картофель фри.
— Ты понимаешь, что я хочу сказать? — не унималась Хелен.
— Мне надо пару минут подумать, — ответил Георг, наслаждаясь каждым кусочком.
По мере насыщения зрело понимание вопроса. Он не знал, права Хелен или нет. Но на дух коллективизма, порядок и ответственность ему и в самом деле было наплевать. Он не считал себя безнравственным человеком. Топтать слабых, грабить бедных, обманывать глупых — это табу. Но дух коллективизма, порядок и ответственность тут ни при чем; тут действует скорее инстинкт, и радиус действия его ограничен — пока ты сам можешь воспринимать последствия этого действия. Просто определенные вещи делать нельзя. Иначе будет противно смотреть на себя в зеркало. Правда, когда у тебя на лице прыщи, тебе тоже противно смотреть на себя в зеркало, а состояние кожи — это не вопрос морали. Получается, что его хоть и нельзя назвать безнравственным, но можно назвать аморальным? Стоит ли говорить это Хелен?
— Из твоих слов следует, что мы до сих пор не преодолели наше авторитарно-государственное прошлое? Ну, что-то в этом есть. Как и в том, что ты недавно рассказывала о сказках девятнадцатого века, и о чем, кстати, я хотел тебя спросить вот что…
— И ты таким примитивным способом хочешь заговорить мне зубы?.. Ну, дело твое, я больше не буду приставать к тебе с этими разговорами. Если ты закажешь еще одну «Кровавую Мэри».
После «Джулии» они прогулялись по Центральному парку и вышли к Метрополитен-музею. К главному зданию музея пристроили новый корпус, на крышу которого можно было выходить. Они постояли над деревьями парка. Как на причале, врезавшемся в волнующееся зеленое море крон в обрамлении каменных джунглей.
Георг уже несколько раз с удивлением обращал внимание на то, как быстро в Нью-Йорке производятся разные работы; в Германии или во Франции то же самое может тянуться неделями или месяцами. Однажды в субботу утром его разбудил шум дорожно-строительных машин, которые содрали асфальт на тротуаре по всей длине Сто пятнадцатой улицы. К вечеру новый тротуар — светло-серый цемент, разделенный аккуратными бороздками на квадраты, — был готов, а земля вокруг деревьев чернела в оправе из темно-красных кирпичей. В нескольких километрах от своего дома, на Бродвее, Георг видел строительную площадку, на которой возводился не то сорока-, не то пятидесятиэтажный дом. Когда он в первый раз проезжал мимо, там торчали одни лишь краны, потом вырос стальной каркас, а теперь скелет превратился в мощное многотонное тело.