Обычно она не замечала моего присутствия или делала вид, что не замечала. Иногда она говорила:
— Тебе давно уже пора лежать в постели.
Тогда я отвечала, что мне не спится.
— Тогда ложись здесь.
В зале стоял старый диван из сосны, обтянутый цветастой тканью. На нем лежало несколько шершавых одеял, чтобы защитить сидение от собачьей шерсти. Я ложилась, натянув на себя одно из них.
Муста и Сампо виляли хвостами, приветствуя меня. Я укладывала ноги между собаками, чтобы им не приходилось подвигаться.
В коробке в углу лежали все мои рисунки, сделанные карандашом, фломастерами и мелками. Я мечтала рисовать маслом, но это было слишком дорого.
— Купишь краски, когда начнешь подрабатывать летом и накопишь собственные деньги, — сказала мне мама.
Я мечтала накладывать один слой на другой. Это было почти физическое влечение. Когда я намазывала бутерброд, этот процесс растягивался надолго: наносила масло слоями, стараясь, чтобы оно лежало ровно, как только что выпавший снег, — или слоилось, как следы пороши.
Иногда я просила мать дать мне порисовать, но она была непреклонна.
Как-то она рисовала зимний пейзаж. Я сказала:
— Можно, я напишу что-нибудь вот здесь, в уголке? А ты потом закрасишь, и будет не видно.
Мама взглянула на меня с интересом.
— Зачем тебе это нужно?
— Это будет как маленькая тайна. Между мной, тобой и картиной.
— Нет, это все же будет заметно: что слой краски в одном месте толще и имеет иную структуру.
Я не сдавалась.
— Тем лучше, — ответила я. — Тогда того, кто смотрит на картину, будет разбирать любопытство.
На этот раз она улыбнулась.
— Идея хорошая. Давай попробуем сделать по-другому. — Мама дала мне несколько листов белой бумаги. — Нарисуй свои тайны, — сказала она мне, — а затем приклей сверху еще один лист и нарисуй на нем что-нибудь другое.
Я сделала так, как она сказала. Эта картина до сих пор хранится у меня в коробке здесь, в доме моего единоутробного брата.
Маури. Он роется среди моих картин и рисунков. С тех пор, как умерла Инна, он производит впечатление человека, у которого нет пристанища. Он владеет всей усадьбой и еще много чем, но это нисколько не помогает. Он приходит и смотрит на мои рисунки. Задает массу вопросов.
Я делаю вид, что ничего не чувствую, и рассказываю. При этом продолжаю поднимать гантели. Если в горле у меня встает ком, я меняю гантели или начинаю перенастраивать тренажер.
Я сделала ту картину так, как предложила мама. Ничего особенного, конечно же, ведь я была еще ребенком. На первой странице зимняя береза и силуэт горы вдалеке. Железная дорога, извивающаяся по бескрайним просторам. Этот лист приклеен поверх другого. Но правый нижний угол не приклеен и завернут вверх. Я накрутила его на карандаш, чтобы он не лежал ровно на нижнем рисунке. Мне хотелось, чтобы зрителя охватило желание разорвать листы, чтобы рассмотреть рисунок, расположенный внизу. От него видна только лапа собаки и тень от кого-то или чего-то. Я-то знаю, что это женщина с собакой, и солнце светит ей в спину.