Не такая уж большая страна Германия, чтобы разминулись в ней двое русских, кому обещали встречу пасхальные звезды над речкой Березайкой.
5
Он искал ее повсюду, на севере и на юге, во Франкфурте, в Дюссельдорфе, на Рейне, в Руре и в Саксонии, ночуя в дешевых гостиницах и кемпингах, передвигаясь на автобусах и поездах, а когда кончились деньги – автостопом, точь-в-точь, как некогда по Украине. И теперь снова приходилось ему ночевать на улице, в парках и лагерях для беженцев, нелегально подрабатывая мытьем посуды.
Он увидел совсем другую Германию – югославских и азиатских беженцев, насмешки и презрение работодателей, унижение и вражду, столь знакомые ему в родном Отечестве. Воистину, мир был слишком одинаков. Вот только Козетты нигде не было. Он понимал, что она могла уехать куда угодно – в Австралию, в Канаду, в Аргентину, и давно пора было оставить безумные и тщетные поиски, но Тезкин продолжал еще на что-то надеяться. Иногда ему случалось по целому дню не есть, несколько ночей спать в холоде. Снова донимали его утихшие было лихорадка и озноб, мучил кашель, но он не сдавался, хотя с ужасом понимал, что срок пребывания здесь сокращается, как шагреневая кожа, и через пару недель любой полицейский чиновник выкинет его вон за пределы Германии.
А страна уже готовилась к богатому и сытому Рождеству. Всюду на витринах красовались товары, раздражавшие взгляды нищих беженцев, к которым зорко присматривалась полиция и которых ненавидела местная шпана. Саня обходил стороной сверкающие улицы, подавленный, угрюмый и потерявший остатки всякой веры, спрашивая возлюбленную скорее по привычке. Он снова был в Мюнхене, но теперь улицы пронизывал горный ветерок, баварские модницы щеголяли русскими мехами, кроме тех, кто вступал в общество защиты животных. Пиво текло рекою, праздник не прекращался, философ был в таком же тупом унынии, как ровно десять лет назад, вычищая полковые сортиры.
Но однажды в голодный и маятный ноябрьский день его кто-то окликнул на ломаном русском языке:
– Хэрр Тьозэкин?
Саня повернул голову и увидел невысокого щуплого немца в очках, лет сорока пяти. Немец приветливо улыбался, и Тезкин несколько секунд тупо на него глядел, даже не пытаясь вспомнить, где и когда он мог видеть этого человека.
– Бэрэзайка, – сказал немец, широко улыбаясь, – банья. Я бил к вас прошлый Рождество. Мне зовут Фолькер.
– Хорошо, – сказал Тезкин бесцветным голосом.
– Почему ви так грустный? – спросил Фолькер, приглядываясь к Тезкину. – Я приглашай вам пить пиво, йа?
– Йа, – вздохнул Саня, которому было все равно, не осталось даже сил ничего в себе таить.