Он замолчал, и ему показалось, что Шредер и Стомоняков ждут, что он скажет еще. Потом Шредер сказал:
— Я в своей жизни не встречал такого свежего человека, как вы, господин Камо! Мне было в высшей степени интересно вас слушать. Вы говорили со мной не как враг, а как человек, который помнит, что перед ним тоже человек. В чем наша беда, господа, в том, что мы забываем, что каждый из нас — такой же, как мы сами, что у каждого есть мать. Это очень важно, господа, очень важно!.. Господин Камо, я остаюсь при своей вере, или, точнее, при своем неверии. Я старый человек, я умру раньше вас, но когда совершатся все пять чудес — если они совершатся! — прислушайтесь к небесам — я крикну вам оттуда: «Браво!» А пока я дам вам лучшее оружие, которым располагает моя фирма. И дам вам совет. Германская полиция связана с русской тайной полицией. Англичане задержали недавно целое судно с оружием — тоже для России. Единственные, кому можно сейчас через Европу провозить оружие, — это македонцы. Вам надо связаться с македонцами. Это мои постоянные клиенты, и кое-кого из них я знаю.
Шредер дал адреса в Париже и в Болгарии и назвал имена.
Потом, когда они оформили счета и ушли, на улице Стомоняков сказал, что Шредер назвал тех, с кем давно связан Литвинов — македонцы уже согласились помочь с перевозкой оружия.
Он спросил, почему Стомоняков не сказал об этом Шредеру, Шредер — не враг, он хочет помочь… Стомоняков ответил: Шредер думает против нас. И он тогда впервые понял, что самое трудное впереди — не революция в России, и даже не мировая революция, а то, что надо всех убедить в том, в чем он не сумел сегодня убедить Шредера. Но для этого и надо сделать революцию, думал он, надо все показать на деле…
В Льеже он, как всегда, вставал в шесть утра, делал зарядку и обливался ледяной водой. В пансионате мадам Ирен, где он жил, в это время еще спали, и до завтрака он ходил по темным улицам в толпе грузчиков и углекопов, которые выходили на работу раньше других. Они шли торопливо, с маленькими узелками под мышкой, и улица гремела под их деревянными башмаками. В их быстрой толпе он вливался в будничную жизнь города, и это помогало ему не чувствовать себя чужим. Потом весь день он проводил на оружейных складах.
В Льеже было туманно и моросил дождь. Но и под дождем в воскресенье встречали голубей: их увозили в клетках за город, отпускали и потом ждали, чей голубь прилетит первый. В воскресенье казалось, что люди живут хорошо — сидели в кафе, пили вино, играли в кегли, катались с детьми на речных пароходах с разноцветными флагами. А наутро он снова уходил в гремевшую толпу, и в светлеющем небе плотно чернели впереди длинные трубы, а лица людей были неразличимы во мгле.