Николь завернула за угол и обнаружила, что дубовая входная дверь не заперта. Позвонила — никаких признаков жизни, потом постучала — никто не откликнулся.
— Нет, он не мог уйти, — вслух убеждала она себя.
Убаюканный плавной походкой и близостью матери, Джонни покачивался на ее бедре, не представляя всей важности предстоящей встречи.
Наконец они вступили в роскошный холл, где ноги утопали в густом ворсе турецкого ковра, а глаз радовался ореховым обоям, искусно подобранным к кремовой обивке кресел.
— Генри! — позвала Николь.
Вновь молчание. Но издалека доносился шум воды. Должно быть, он в ванной и не расслышал звонка.
— Ничего, мы сейчас его найдем. — Николь устроила сына поудобнее; он весил порядочно, и у нее уже ныли руки от тяжести.
Какая необычная обстановка: посреди коридора встроен мраморный фонтанчик с питьевой водой, в каждом углу — по античной скульптуре, а вдоль лестницы на стене развешены акварели с живописными маскаренскими пейзажами. На втором этаже Николь остановилась у полуоткрытой двери и заглянула внутрь. Это была спальня, выдержанная в бледно-голубых и синих тонах. На полу — толстый шерстяной ковер, у окна расположилась необъятная кровать — ложе, достойное царственной особы. Соседняя дверь вела в ванную комнату.
Генри стоял перед зеркалом, спиной к ним, склонившись над раковиной: он брился.
— А вот и папа! — негромко воскликнула Николь.
На нем были надеты только темно-синие пляжные шорты. Иссиня-черные волосы влажны, на спине и плечах еще не высохли капли воды.
Словно загипнотизированная, она разглядывала его сильное тело. И вспомнила, как однажды дразняще медленно провела кончиком языка вдоль его позвоночника, как в момент экстаза впилась остро отточенными ногтями в плечи, а он и не вскрикнул, только содрогнулся в нестерпимой истоме и…
Тут Джонни вцепился матери в волосы, и она охнула от боли.
Генри резко обернулся и увидел их. Николь заметила, какие противоречивые чувства отразились на его лице.
— Прости меня за вторжение, — сказала Николь. Она внезапно поняла, что вошла без предупреждения и украдкой подглядывала за ним. — Я позвонила и звала тебя…
— Я не расслышал, хотя специально оставил дверь открытой. — Он босиком прошлепал навстречу и улыбнулся Джонни. — Сегодня ты выглядишь гораздо миролюбивее, сынок.
С минуту малыш смотрел исподлобья на чужого дядю и вдруг протянул к нему ручки.
Николь была потрясена: ласковый и общительный с родными, Джонни очень настороженно относился к незнакомым людям, долго присматривался, пока не убедится, что ему не грозит опасность. В особенности это касалось мужчин. Но… кровь не водица, так, что ли? Детские симпатии непостижимы, одно ясно: ребенок проникся доверием к Генри.