Да, такая вот гордыня.
И, простите за длинное слово, небезосновательная.
Ополоснув и убрав все оборудование, выплеснув в унитаз остатки закваски, от которой шел кисловатый запах обесчещенности, я некоторое время просто любовался зеленоватого стекла банкой, стоявшей посредине небольшого кухонного стола. Любовался молча и даже, может быть, слегка потрясенно. Банка стояла значительно и весомо, она была совершенно прозрачна, в ней играли огоньки электрической лампочки, а главное – в ней таился праздник.
Так мне казалось.
Глупый был, наивный.
В то время для очистки самогона я пользовался марганцем. В этом способе есть некоторые недостатки, но это другой разговор, уже для профессионалов. Так вот, для очистки у меня есть маленькая серебряная ложечка, ни для чего другого я ее не использую, это было бы кощунством. Набрав ложечку порошка, я всыпал его в банку. Жидкость тут же приобрела малиново-свекольный цвет. К утру он потускнеет, сделается глухо коричневым, а потом, поглотив сивушные масла, марганец осядет на дно черным маслянистым слоем.
К вечеру следующего дня я отцедил осадок и получил напиток еще более прозрачный, но уже без самогонного запаха, который, между прочим, многим нравится.
Теперь предстояло главное, ради чего я все и затеял – высыпал в бутыль распустившиеся к тому времени цветы багульника и его окрепшие листья. Потом, ладонями истерев в пыль высохший папоротник, я и этот бурый порошок высыпал в банку.
Как и у каждого настоящего мастера, были у меня еще некоторые секреты, мною же и открытые, но о них не буду, потому что это все-таки секреты, а, кроме того, они не имеют значения для тех загадочных событий, которые начались через неделю.
Да, ровно через семь дней, как и советовал обладатель клочковатой бороды в поздней электричке Москва – Звенигород, я снова отцедил через хорошую аптечную вату получившийся напиток и понял, что продукция готова, осталось разлить ее по бутылкам – емкость ноль семьдесят пять, стекло прозрачное, никаких этикеток, настоящие пробки. Никакой пластмассы, никаких кукурузных початков, свернутых в рулончики газетных клочков – это вообще самое страшное, что может встретиться в нашем деле.
И наступает момент, когда я присел к телефону – кого бы пригласить на дегустацию. Из трех номеров откликнулся один – Володя Пашуков оказался дома.
– У меня все готово, – сказал я голосом простым и усталым, как может сказать мастер, закончив очередное свое произведение – скрипку, живописное полотно, ювелирное изделие, симфонию, роман, произведение, которое потребовало от него усилий долгих и изнуряющих.