Я облегченно перевел дух – на снегу четко отпечатывались его узенькие остроносые туфельки. Значит, неведомые силы подхватили его не навсегда, они только вчера с ним немного пошалили, когда весь он был во власти моей настойки.
– Привет, старик, – сказал он и тихонько прошмыгнул мимо меня в дом, словно опасаясь посмотреть в глаза, словно знал не то про себя, не то про меня нечто такое, о чем говорить можно не сразу, не походя и уж, конечно, не на крыльце. Если вообще об этом можно говорить.
Когда я, заперев калитку и дверь, вернулся в дом, Володя сидел уже раздетый за столом и, подперев щеки кулачками, смотрел на меня, как маленькая обезьянка из клетки – с какой-то мудрой печалью, вернее, печальной мудростью, будто что-то открылось ему или что-то перед ним разверзлось.
– Садись, старик, – сказал он. – Разговор есть.
– И у меня кое-что есть, – я кивнул в сторону бутылки посредине стола.
– Это хорошо, – кивнул Володя, не видя бутылки, не слыша меня. Я понял – он откликался просто на звуки моего голоса – есть, дескать, здесь живое существо, и уже слава богу. – Я это… Вчера… Когда от тебя вышел… Вес потерял.
– В обществе?
– В природе. А когда протрезвел, вес вернулся.
– Это со многими бывает, когда люди за ум берутся, когда с выпивкой завязывают…
– Я на потолке спал, – сказал Володя обреченно.
– Жена видела?
– Да.
– И что сказала?
– Совсем, говорит, умом тронулся, совсем одурел мужик. А ты где спал?
– Не помню. У меня простынь с резинкой по краю… Может, я под нее забрался, и меня не подняло.
– Это все багульник… Я с утра прочитал про него в энциклопедии. За ним такое водится, о нем такое мнение… Если хочешь знать, его в противогазах собирают, чтобы умом не повредиться.
– Знаю.
– Потолок – это фигня, Витя… Есть кое-что покруче, есть кое-что пострашнее.
– Голоса? – спросил я, уже догадываясь, какая неожиданность подстерегла Володю этим утром.
– Да, – кивнул он. – Значит, и тебе это знакомо… В общем, так, старик… Все рушится, все рушится, все рушится. Понимаешь, что началось… Когда моя Калерия ушла на службу, я начал к тебе собираться, чтобы поделиться, рассказать, как вечером домой добирался… Ну, сам понимаешь… Ищу носки и не могу найти. И у меня вырвалось, непроизвольно, без зла, просто чтобы что-то произнести. И я сказал, не вслух даже, Витя, не вслух! Про себя! Внутрь, как бы… «И куда эта стерва носки подевала!» Так я подумал… И вдруг слышу ее голос… Представляешь? Причем не звуки, я чувствую, что она этих слов не произносила, и я услышал ее слова не ушами, Витя, не ушами! Они возникли во мне без участия органов речи и органов слуха! Я внятно выражаюсь?