– Слезливым стал, – проворчал, смутившись, бомж и поднялся со своей кушетки. – Пошли. Чего не бывает, может, слово какое дельное скажу. Ты же за этим меня зовешь?
– Пошли, Ваня. – Зайцев первым направился к выходу.
– Когда долго смотришь на звезды, лучше понимаешь людей, – проговорил за зайцевской спиной бомжара.
– Почему? – обернулся Зайцев.
– Они уже не кажутся тебе венцом природы. И слова их ты воспринимаешь только так, как они звучат. И никак иначе. Тебе нет надобности наделять людей своими собственными достоинствами и недостатками. Поскольку после общения со звездами не остается собственных достоинств и недостатков. Ты уже как бы и не совсем человек. Хотя и сохраняешь способность к деторождению, можешь подарить «Шанель»… Еще там кое-что осталось… Но немного, нет. Только самое главное, только самое главное, – повторил бомж, когда он с Зайцевым уже оказался на ярком солнечном свете. – Посидим, – попросил бомж и присел на разогретый солнцем бордюр. – А то после подвала я ничего не вижу.
– Посидим, – согласился Зайцев и присел рядом. Хотя раньше, совсем недавно он бы не согласился на подобное – стоял бы, маялся, но не присел бы рядом с бомжарой.
– Дверь не взломана? – как бы между прочим, как бы скучая, спросил бомж.
– В порядке дверь.
– А как узнали?
– Соседи позвонили. Дверь оказалась незапертой.
– Что-то ценное взяли?
– Не думаю, что у них могло быть что-то ценное… Сказал же – занюханная квартирка.
– А стреляли сзади?
– Старухе в спину, в сердце попал, старику в затылок.
– Ишь ты, – усмехнулся бомжара. – Совестливый какой. Ну пошли, капитан, я уже кое-что различаю в этом солнечном пространстве… Дома вижу, деревья, людей вот пока не вижу…
– А их и нету, – заметил Зайцев. – Мы одни с тобой сидим тут, калякаем.
– Тогда ладно… А то я уж испугался – неужели, думаю, людей перестал видеть.
– Не позволят, – сказал Зайцев, сев за руль.
– Кто?
– Люди.
– Тоже верно, – согласился бомж и поднялся. – Поехали, капитан, поехали.
Бомжара, поколебавшись, сел на заднее сиденье «газика», постеснялся сесть рядом с капитаном. Позволил тому сделать вид, что он не просто едет с бомжом, нет, он как бы его доставляет в отделение, и потому самолюбие капитанское останется в целости и сохранности.
– Садись впереди, – сказал Зайцев, обернувшись.
– Ладно, капитан, ладно. – Бомжара привычно вжался в угол и как бы даже сделался невидимым в машине, во всяком случае, с улицы никто не смог бы его увидеть.
Квартира представляла собой точно такую же картину, какую оставил Зайцев несколько дней назад, закрывая и опечатывая дверь. Форточку он оставил распахнутой, и запах убийства постепенно выветрился. И трупов, конечно, уже не было, вывезли. Вместо них на полу остались лишь контуры тел, сделанные мелом. Контуры были грубы, условны, но общее положение тел все-таки передавали.