Наверное, Оскар увидел дым из-под двери и решил, что мы подожгли дом. Потому что он влетел к нам как сумасшедший. Пол в передней ещё не совсем высох и был скользкий от порошка. И когда Оскар с разбега влетел в гостиную, он был похож на плохого конькобежца, который размахивает руками и никак не может затормозить.
Он затормозил, только когда трахнулся о романтически красную стену. Я думал, стена не выдержит такой массы, помноженной на такую скорость.
Он долго ещё сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и смотрел в одну точку. На его белой рубашке отпечаталось большое красное пятно.
— Чёртовы детки, — пробормотал он. — Что вы тут натвори-ли? Что вы наделали? Эти стены, эти священные стены нашего предприятия, к которым нам запрещено прикасаться! Ей-богу, лучше б у меня совсем не было детей…
Вошла Ева. Она поглядела вокруг и только рукой махнула.
Вдруг я увидел всё их глазами. Я увидел безобразные пятна краски. Я увидел чад и дым в комнате. Потом-то, конечно, всё, что угодно, можно описать с юмором. Наша память — хитрая штука, она со временем всё смягчает, иначе б нам вообще не выдержать. Но тогда мне было не до юмора. Я будто трахнулся с облаков на землю. Вот это, называется, порадовал!
«Лучше б у меня вообще не было детей». Эти слова так и отпечатались у меня в мозгу, будто их выжгли калёным железом. Может, потому, что Оскар сказал это таким голосом. Без злости, без раздражения, без крика — со злости-то что угодно можно сказать. Он сказал это устало, будто махнул на всё рукой. Что же мне оставалось? Что я мог сделать? Нельзя же взять и родиться обратно!
Вдруг я вспомнил про те правила, которые мы со Стаффаном вывесили на кухне. «Суди о поступке по намерению, а не по результату». Моё намерение, ну, то, чего я хотел, — оно же было хорошее!
Но главное — я уже больше не верил, что смогу что-то исправить. Вот тогда-то я и сдался, тогда-то и стал трусом.
И вот, значит, я решил убежать из дома.
А что мне было делать? Что бы я ни сделал — всё было бы не то и не так. Вечно получались одни неприятности. Не мог же я просто взять и закрыть на всё глаза. Когда Оскар сказал, что лучше б у него вообще не было детей, это он про меня сказал. Лотта не способна была никого злить. Без меня всё стало бы много лучше. Я понял, что это единственное, что я могу сделать для Оскара и Евы.
Удрать. Сбежать от всего.
Свадебный юбилей закончился тем, что меня заперли в моей комнате, чтобы я хорошенько подумал, что я натворил. Я просидел взаперти всё воскресенье. Лотта ночевала у них в комнате.
За целый день ничего не произошло, кроме того, что вошла один раз Ева и принесла мне поесть. Она была как неживая, будто внутри у неё пустота, а вся жизнь из неё вышла, как воздух из воздушного шара. Она ни слова мне не сказала, ни в чём больше не упрекала, не обвиняла. Весь её вид обвинял.