Машина плавно покатила, упираясь фарами в снежные водовороты, и мальчик расслабился.
— Что так поздно гуляете? — спросил, не оборачиваясь, водитель.
— Тренировка, — ответил Карен, но Иван (совершенно безотчетно) рванул его за рукав, призывая к сдержанности.
— Чем занимаетесь?
— Фигурным катанием, — ответил Иван.
Второй Мужчина хрипловато засмеялся, а Карен вскричал:
— Врет он! Мы занимаемся вольной борьбой.
— Вот как, — неопределенно протянул водитель, — так кто же из вас говорит не правду?
Все эти вопросы Ивану как-то не нравились. Но еще больше насторожило, что, пока Карен подробно описывал, как проходят занятия и какой у них тренер, машина, убыстряя ход, вдруг свернула на Шатиловку, в район частной застройки, в третий по счету от проспекта переулок. На параллельной улочке за высоким глухим забором из сплошного металла обитал митрополит с семьей. Его дом на весенних каникулах год назад показала им учительница математики, жившая неподалеку, — по слухам, очень религиозная женщина. Они ходили к ней в гости пить чай, и Ивана тогда поразило, что жилище священнослужителя не имело ни одного окна, обращенного в сторону улицы.
Машина затормозила перед двухэтажной темной постройкой. Не включая света в салоне, водитель повернулся к ним со словами:
— Высажу приятеля и отвезу вас.
Однако из остановившейся машины никто не вышел. Карен еще успел пробормотать: «Пожалуйста!», а Иван уже силился, все поняв, открыть дверь, когда крепкая рука водителя перехватила его кисть.
— Не суйтесь, бойскаут, — сказал, не убирая с лица улыбки, мужчина, — мы бы хотели оценить ваше спортивное мастерство. Мы ведь тоже в своем роде спортсмены. Особенно это касается тебя, котик. — Он потрепал Карена по розово-смуглой щеке свободной рукой.
— Не трогай меня! — взвился Карен. — Я не позволяю никому меня трогать, даже маме!
— Мама далеко, — заметил водитель, все сильнее сжимая запястье Ивана, — так что я пока побуду и мамой и папой. Одновременно.
— Пустите, — сказал Иван, — вы мне руку сломаете. Что вам от нас нужно?
— Взаимности, — хохотнул водитель и отпустил кисть мальчика. — Правда, Веня?
Тот, кого назвали Веней, наконец-то повернул к ним одутловатое, забелевшее в полумраке салона лицо. Пухлые губы чернели, слегка подрагивая, словно увязнув в клейкой жидкости. Мгновенным движением мальчик рванул рычажок, и дверца машины распахнулась, обдав холодом.
— Назад! — хрипло рявкнул водитель. — Иначе армяшка твой домой не доберется.
У запрокинутого оголившегося горла Карена в сумраке плавало лезвие узкого длинного ножа.