Результаты оказались ошеломляющими. Альтамира, Нио и другие пещеры-гиганты представали как единые ансамбли росписей. Археологи не верили этому и продолжали рассматривать пещерные росписи палеолита как хаотические нагромождения изолированных изображений. Идеями Замятнина и Рафаэля заинтересовалась искусствовед Аннетта Ляменг-Эмперер и проверила их в лучшей по сохранности фресок пещере Ляско при помощи и содействии выдающегося французского археолога Андре Леруа-Гурана.
Следует сказать лишь вот о чем. На завершающих этапах реализации двух весьма различных научных программ упомянутые исследователи обратились к опыту археологии СССР. Хорошо зная русский язык, не раз бывая в СССР, Леруа-Гуран не только тщательно изучал опыт палеосоциологических изысканий своих советских коллег, но и щедро делился этими познаниями с коллегами из многих стран, с учениками, со студентами Сорбонны и Коллеж де Франс.
Но все же вряд ли кто-нибудь мог предположить столь многозначительные совпадения: анализируя по своей оригинальной методике ансамбли пещерного искусства Франции и Испании, Леруа-Гуран пришел к выводу о центральной роли символически выраженного в них материнского жизнеутверждающего начала, подобно тому как аналогичные выводы обосновали археологи СССР, изучая серии миниатюрных женских статуэток и других произведений палеолитического искусства в интерьерах жилищ на стоянках охотничьих первобытных общин под открытым небом.
«Предыстория западного искусства», как назвал Леруа-Гуран свой изданный в Париже в 1965 г. итоговый фундаментальный и по размерам и по огромности сосредоточенного в нем фактического материала поистине монументальный труд, все же далеко не сразу нашла понимание и поддержку у специалистов в самой Франции. Вокруг нее то и дело вспыхивали горячие дискуссии с активными выступлениями противников новой трактовки пещерного искусства. Обычная обстановка вхождения новых идей в устоявшуюся систему взглядов с острейшим полемическим накалом борьбы против новаций (в какой-то степени читатель знакомился с подобными ситуациями по материалам предыдущих разделов) усугублялась специфическим эмоциональным отношением, в большей или меньшей мере субъективным, к самому предмету споров. Нередко категорически отвергалась самая возможность переложения на язык «хладных чисел» выдающихся художественных творений, шедевров первобытного искусства…
Через год, подводя итоги потоку отзывов на «Предысторию западного искусства», Леруа-Гуран констатировал, что наиболее адекватное понимание его труд нашел в двух странах: в Англии и в СССР. Последнее не было неожиданностью. Результаты Леруа-Гурана, с одной стороны, и Ляменг-Эмперер — с другой (особенностью их была трактовка композиций в пещерном искусстве как иносказательного отображения взаимоотношений между кланами первобытных охотников), действительно требовали палеосоциологического опыта для углубленного их истолкования. Между тем, не скупясь на слова типа «клан» или «племя» применительно к палеолитическому населению пещер, их исследователи в Западной Европе традиционно воспринимали такие слова как чистейшей воды условность, в которой отдавалась дань этнографическим исследованиям архаических обществ в труднодоступных окраинах мира, но которая столь же далека, казалось бы, от реалий археологических раскопок в пещерах Европы, как джунгли Амазонки или пустыни Австралии. Действительно, какие бы то ни было признаки социальной организации по кланам или племенам не высвечивались прежними методами исследования палеолитических стоянок.