— Откуда бы такое стекло взялось?
— Похоже на смотровое стекло самолета, — критически посмотрел Медведев.
— Ваша правда, товарищ командир. Смотровое стекло с бомбардировщика «Ю-88». Его наш истребитель сбил, он сейчас в норвежских скалах ржавеет.
— И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник? — Фролов засмотрелся на оборудование кубрика. — Все сходится, кроме академика, товарищ старшина. А кончится война, можете и на академика учиться. Это у нас никому не заказано.
Агеев не отвечал. Нагнулся, достал из-под нар медный примус, позеленевший от времени. Плеснулся внутри керосин.
— И горючее имеется… Порядок! — разведчик покачал насос, поджег керосин. — Разрешите, товарищ командир, чай приготовить?
— Чай чаем, — сказал Медведев, — а вот вы, Кульбин, установите, сразу же передатчик, да пошлем шифровку, что прибыли на место назначения и открываем морской пост.
Так была установлена радиостанция на высоте Чайкин клюв.
А позже, когда затрепетали в эфире позывные поста и первая шифровка помчалась среди ветров и туманов в хаосе тысячи других звуков, чтобы быть принятой в штабе Северного флота, — два руководителя германской разведки в Норвегии вели следующий разговор:
— В секторе района Особого назначения запеленгована неизвестная радиостанция. Только что перехвачена часть шифрованной телеграммы. Прослежены те русские, что высадились в У-фиорде?
— Пока русских проследить не удалось, но приняты меры…
И взятый впоследствии в плен телефонист гестапо особенно ясно запомнил слова, сказанные вслед за этим одним гестаповцем другому:
— Еще раз напомните майору Эберсу, что дело его чести и служебной карьеры — как можно скорей разыскать этих русских.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ТРУБКА РАЗВЕДЧИКА
Далеко на весте, за сизым барьером скал, видна была полоска бегущей в неизвестность дороги. Дорога выбегала из крутого ущелья и вновь терялась в горах, отделяющих океан от болотистой тундры. И бескрайняя океанская рябь представлялась неподвижной студенистой массой, отгороженной от берега снеговой каймой. Но это был не снег, а пена неустанно ревущего внизу океана.
А над Чайкиным клювом вечно свистели ураганы, будто Роза ветров расцвела именно здесь, на неприступной вершине. И нужно было старательно придерживать карту руками, со всех сторон прижимать ее осколками скал, чтобы один из налетающих вихрей не подхватил и не унес ее прямо в море.
С раннего утра, закутавшись поверх ватника плащ-палаткой, Фролов подползал к пахнущему морем и горной сыростью краю скалы и, осторожно выглянув, устраивался поудобней.
Нужно было отстоять — «вернее отлежать», — шутил Фролов, — четырехчасовую вахту, обследуя в бинокль каждый метр береговых просторов.