Меня охватило возмущение – а чего он, собственно, хотел? И тут же я ответил за него: "Он хотел бы войти в мой ближний круг". Очень часто, усвоив какие-то моральные нормы еще в детстве, мы нарушаем их. И если вдруг начинает казаться, что мы обидели кого-то, то есть, поступили вопреки собственным моральным нормам, то появляется голос совести. То, что мы обычно принимаем за выражение обиды или оскорбления на лице человека, с которым поступили в нарушение собственных норм, иногда является просто-напросто голосом нашей собственной совести, которая так громко кричит, что заглушает истину. Мой друг, возможно, и не желал никакого "ближнего круга", возможно, он о нем и не догадывался. Но моя совесть кричала, что поступаю я некрасиво, и это угнетало.
Он отвернулся, поднял лицо к небу и прошептал:
– Как бы ни были похожи миры, они не могут слиться в один.
Но я не захотел понять эту фразу. "Не понимаю", – сказал я себе и ему.
Он только грустно улыбнулся и ушел.
Ночь я провел прескверно. Хотя я и не желал себе сознаться, но впервые уход друга показался мне болезненным. Словно он сумел увидеть какую-то постыдную мою тайну. Полночи я ворочался, а когда задремал, то увидел недобрые сны. Кто-то или что-то гналось за мной по лесу, а я убегал сквозь вязкую тьму, и ветви кустов остервенело лупили меня по ногам, мешая двигаться. Потом вдруг перед моим носом взорвался какой-то световой шар (ненавижу такие киношные эффекты), и я проснулся.
Полутемная комната показалась мне незнакомой. Вдобавок, что-то упиралось мне в спину, создавая дискомфорт. Ощупав постель, я обнаружил какие-то бугры, и подумал, что это матрас выпустил наружу свои пружины, возмущенный тем, что ему пришлось выносить этой ночью сразу двоих. Потому что Элеонора осталась у меня, и сейчас спала рядом. Должна была спать, но моя протянутая рука не обнаружила никого. Простыня справа была холодна, как лед. И не чувствовалось запаха ее духов, хотя обычно этот запах витал в комнате много часов после ее ухода. Поэтому я сполз с кровати, решив поискать Элеонору, а заодно и выпить воды на кухне.
И двинулся через комнату на ощупь, преодолевая путь к кухне. Заспанные глаза понемногу начинали различать что-то в слабом дребезжащем зарождении утра. И этим что-то оказался темный силуэт на фоне белесого дверного проема, двигавшийся навстречу. Тень казалась маленькой и щуплой, она наливалась очертаниями, как яблоко соком, и уже через секунду я понял, что ко мне приближается Делюз. Ни с чем нельзя было спутать его движения, через силу преодолевающие скованность тела. Но как он мог ночью оказаться в моей квартире? Я сделал еще пару шагов и протянул руку вперед. Но тут же вскрикнул от боли – рука ударилась о твердую поверхность, и я чуть не сломал палец. Но и сквозь волну боли успел заметить, что Делюз в точности повторил мои движения и разразился проклятьями. Я никогда не слышал, чтобы он так ругался. Или это я кричал сам, но голос почему-то слышал его. Желая понять, что же все-таки происходит, я опять рванулся вперед и врезался лбом в холодную поверхность. Только тогда я осознал, что стою перед зеркалом, которое принял за дверной проем, ведущий в кухню. А из зеркала на меня смотрела физиономия маленького художника. Изображение расплывалось, но не из-за какой-то там мистики. Я понимал, что смотрю на реальное свое отражение, но при этом был не собой.