— Все въ этой же благословенной молельнѣ, угрюмо проворчалъ сынъ.
— И правда, что благословенная! если бы ты зналъ, Китъ, какая назидательная проповѣдь!
— Знаю, знаю; выйдемъ отсюда поскорѣе, да говори потише, а то всѣ на насъ смотрятъ. Возьми Яшу за руку и идемъ.
— Стой, сатана, стой! вдругъ прогремѣло съ каѳедры.
— Пасторъ приказываетъ тебѣ остановиться, шепнула мать.
— Стой, сатана, стой! раздалось еще громче. — Не искушай женщины, внемлющей тебѣ, и слушай гласа того, кто взываетъ къ тебѣ! Смотрите, онъ уноситъ агнца изъ стада! неистово закричалъ проповѣдникъ, указывая на младенца, котораго несъ Китъ. — Онъ уноситъ драгоцѣннаго агнца. Онъ тутъ бродитъ, какъ волкъ въ нощной тиши, и соблазняетъ нѣжныхъ агнцевъ!
Китъ былъ самаго миролюбиваго характера, но и его это воззваніе вывело изъ себя. Къ тому же, онъ волновался, боясь, что опоздаетъ и не исполнитъ въ точности даннаго обѣщанія. Онъ повернулся всѣмъ тѣломъ къ пастору и громко сказалъ:
— Неправда, никакого агнца я не уношу. Это мой братъ.
— Это мой братъ! кричалъ пасторъ.
— И не думаетъ быть! съ негодованіемъ возразилъ Китъ. — Съ чего это вы взяли и съ какой стати вы мнѣ даете такія названія? Что я вамъ сдѣлалъ? Будьте увѣрены, что если бы не крайняя необходимость, я бы не увелъ ихъ отсюда; а кабы вы не вмѣшались, мы бы ушли потихоньку, безъ всякаго скавдала. Можете ругать сатану сколько вашей душѣ угодно, меня только оставьте въ покоѣ.
Съ этими словами онъ вышелъ изъ часовни. За нимъ послѣдовала и мать съ Яшей. Очутившись на свѣжемъ воздухѣ, онъ отрезвился отъ волненія и у него осталось лишь смутное воспоминаніе о молельщикахъ, проснувшихся отъ криковъ проповѣдника и удивленно озиравшихся вокругъ, и о Квильпѣ, не сводившемъ глазъ съ потолка, словно онъ и взаправду не слышалъ и не видѣлъ того, что происходило передъ его глазами.
— Ахъ, Китъ, что ты надѣлалъ! теперь хоть и глазъ не кажи въ эту часовню, жаловалась мать, поднося платокъ къ глазамъ.
— Тѣмъ лучше, я буду очень радъ. Скажи на милость, что дурного въ томъ, что мы немного повеселились въ прошлую ночь, и почему ты нашла необходимымъ идти на другой день въ молельню каяться передъ этимъ чудакомъ? Мнѣ, право, стыдно за тебя, мама!
— Что ты, сынокъ, ты самъ не знаешъ, что говоришь. Грѣхъ, тяжкій грѣхъ!
— Отлично знаю, что говорю. Никогда я не говорю, что грѣшно веселиться и быть въ хорошемъ расположеніи духа, и что грѣхъ носитъ воротнички, какъ проповѣдуютъ эти чудаки, которые считаютъ себя праведниками потому, что обходятся безъ нихъ. Ну, хорошо, я не буду больше объ этомъ говорить, если ты только перестанешь плакать. Мы вотъ какъ сдѣлаемъ: ты возьмешь на руки маленькаго — онъ будетъ полегче — а я понесу Яшу, намъ надо торопиться, — я дорогой скажу тебѣ новость, которой ты никакъ не ожидаешь. Вотъ такъ-то лучше! Теперь ты совсѣмъ другой человѣкъ. Никто не скажетъ, что ты только что была въ часовнѣ, и я надѣюсь, что ты ужъ больше никогда туда не заглянешь. На, бери ребенка, а ты, Яша, полѣзай ко мнѣ на спину, держи меня крѣпко за шею и слушай, что я тебѣ скажу, Яша: если когда нибудь какой нибудь пасторъ, въ родѣ этого, назоветъ тебя или твоего братишку агнцемъ, скажи: и слава Богу! Пусть, молъ, почаще говоритъ такую правду и прибавь еще, что если бы онъ самъ былъ больше похожъ на агнца, чѣмъ на мятную подливку