— А если не найду?
— Если? Забудь про такое слово, мой мальчик! Его не существует.
— Ты самый добрый папочка на свете.
— А ты еще сомневался, сынуля?
* * *
Ну, и где изменения ее жизни? Если они есть, то никоим образом не дали о себе знать. Стрелка часов через пятнадцать минут укажет на завершение рабочего дня, а признаков того, что все стало другим, — никаких совершенно!
Библиотека была пустой. В ней царили прохлада и тишина, пропитанные сухой книжной пылью. Радмила разложила формуляры и, подперев подбородок руками, тоскливо таращилась в пыльное окно. Там сновали машины, мелькали люди — жизнь кипела, как густой кисель, и, кажется, уже пригорала на солнцепеке.
Чтобы занять себя, она принялась вспоминать типа с остановки, приставшего к ней утром. Как он выглядел? Высокий? М-да, наверное. Но не тощий. Крепкий. Симпатичный? Гм, это спорный вопрос. Лицо узкое, вытянутое книзу. Смуглое или сильно загорелое. Нет, все же смуглое. Нос кривоватый, острый, хищный, с высоко вырезанными тонкими ноздрями. У всех людей глаза на лице выделяются, а у этого — нос-носище. А что касается глаз… Черт, она не разглядела их цвета. Скорее всего, темные. И волосы темные, почти черные, коротко стриженные. Губы? Как губы… Типично мужские, жесткие, прямые…
Выразительное покашливание над головой прервало плавный ход мыслей. Радмила подняла глаза и увидела над собой нос — кривоватый, острый, хищный, ноздри которого трепетали, точно чуяли добычу.
— Еще раз здравствуйте, — улыбнулся типично мужской рот, прямой и жесткий, а темные — черные глаза-агаты, — сощурились в доброжелательные лукавые щелочки. — Я снова вас нашел.
— Поздравляю, — просипела она внезапно севшим голосом.
Мир за окном куда-то делся. В окне стало подозрительно темно. Или это у нее в глазах темень появилась? Она поморгала, прогоняя мрак.
— И вам от меня в этот раз не скрыться, Радмила.
— Как знать.
— Вы мне нужны, Радмила. Безумно.
Тип оперся руками на стол и наклонился вперед, к ее лицу. Глаза-агаты изнутри вспыхнули желтым.
— Безумно — это точно подмечено. — Она отпрянула назад, вжавшись в жесткую спинку стула.
У всех безумцев глаза с желтыми кошачьими искорками изнутри. И эти искорки сейчас пытались ее подпалить.
— Меня зовут Феликс.
— А фамилия ваша наверняка Дзержинский? — Ее левая бровь изогнулась в высокую дугу.
— Нет, Ипатов.
— Не звучит.
— Может быть.
— Что вам надо от меня? — Радмила отодвинулась еще дальше. — Ах да, мое лицо.
Феликс глянул на нее с таким видом, что сразу захотелось умыться. Она даже почувствовала, как книжная пыль, осевшая на физиономии за рабочий день, проникает под кожу. Жутко зачесался вспотевший нос.