— Наверное, у меня что-то с памятью — можно посмотреть в путеводителе по Лондону. В любом случае там все изменилось.
Ничего не изменилось — во всяком случае, сильно. Кое-что подновили, а так все осталось прежним. Мы вместе пошли к Лэдброк-Гроув.
— Ну, как? — спросила я.
— В магазине? Не знаю, справлюсь ли я. — Белл рассмеялась; ее смех всегда был сдержанным и тихим, а теперь сделался совсем призрачным, похожим на шепот в дальнем конце темного коридора. — Хозяйка боится доверять мне деньги. Я чуть не сказала ей, что меня упекли в тюрьму не из-за того, что я воровала из кассы.
— Наверное, лучше этого не говорить.
— Я и не стала. Знаешь, я уже не такая откровенная, как раньше.
Я не очень понимала, куда мы идем. Казалось, мы обе идем не туда — учитывая, что нам нужно в разные стороны. А потом до меня дошло, что можно сесть в метро не только на станции Лэдброк-Гроув, но и на Уэстборн-парк и что Белл собирается ко мне домой. А что я хотела? Выпить по чашке чая в кафе, а затем отправить Белл в Килбурн? «Призрачен не только смех Белл, — подумала я. — Она сама словно призрак». Мы представляем призраков в виде бледных, полупрозрачных, мерцающих фигур, а Белл теперь стала какой-то выцветшей, выбеленной — ее кожа и волосы как будто обесцветились, и даже глаза сделались неопределенного цвета. Только одежда осталась черной. Интересно, что стало с шалью, которая была на ней, когда она впервые пришла к Козетте, и которой прикрыли тело Сайласа?
Белл курила на ходу, а возле станции метро зашла в табачный магазин, чтобы купить еще сигарет. В поезде она немного вздремнула, но у меня дома оживилась и принялась расхаживать по комнатам, восхищаясь всем. Коты тут же окружили ее, почему-то сразу же полюбив, и принялись карабкаться по складкам черного хлопка, усыпанного пеплом. Боюсь, причина их любви заключалась в запахе — им нравились люди, от которых сильно пахло, неважно чем; Белл была прокурена насквозь и пахла как головешка, вытащенная из камина. Теперь она снова заснула, и ее длинные бледные руки свисают с подлокотников кресла, словно пустые рукава.
Я сижу напротив нее со стаканом джина и сухого вермута в руке. Белл лишь слегка пригубила свою порцию, а половина ее сигареты сгорела в пепельнице. Мне кажется странным, что мы проговорили почти два часа, а она ни разу не упомянула Козетту или, если уж на то пошло, Марка. Но может, это не так уж странно.
Мы с Козеттой не приняли приглашение Фелисити — в отличие от Белл, которая провела Рождество в Торнхеме и потом рассказала мне, что там все осталось таким же, как до побега Фелисити. Даже на детях ее долгое отсутствие, похоже, никак не отразилось, и Миранда по-прежнему с высокомерной нравоучительностью цитировала высказывания матери. «Мама говорит, что есть перепелиные яйца — отвратительно», или «мама говорит, что чулки носят только старые дамы».