Я сидела тут в последний раз, и этот день был практически последним в «Доме с лестницей»; я последний раз говорила с беднягой Луисом, скучным и вызывающим раздражение, с его тщеславием, манерностью и бесконечными вопросами, которые теперь вылились в допрос: зачем Козетте такой сад, почему она поддерживает его в таком виде, почему вообще купила этот дом? Луис размахивал длинными красивыми руками, называя «Дом с лестницей» «слоном, настоящим слоном», чего я никак не могла понять, пока не сообразила, что он пропустил важное прилагательное.
Все равно я его почти не слушала. Взглянув наверх, я увидела голову Белл, появившуюся над подоконником, словно не прикрепленную к телу, как будто туда закатилась отсеченная голова. Она лежала на оконной раме щекой вниз, а пучок светлых волос свешивался на узкий каменный карниз. Снизу это выглядело именно так, хотя Белл, разумеется, просто лежала на полу. Я еще увижу ее, но мельком, и уже не поговорю — слова покажутся неуместными, какой-то нелепостью, гротеском.
Вернулась машина. Я ее слышала. Луис мог принять ее за такси, но я, в отличие от него, узнала характерный звук мотора автомобиля Козетты. Наконец, он спросил:
— Почему ты молчишь, Элизабет? Почему ты со мной не разговариваешь?
— Мне плохо, — сказала я, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
Меня переполняло желание увидеть Козетту, чтобы она вышла и сказала, что все это ошибка, и она не понимает, что на нее нашло, и… просит у меня прощения. Я изнывала от желания что-то сделать: вскочить, побежать в дом, броситься к ней. Но что-то мне подсказывало, что я не должна этого делать — это стало бы катастрофой. Я должна заставить себя ждать, если смогу, если хватит сил.
Теперь, думала я, Марк с Козеттой уже вошли в дом. Они обязательно выйдут в сад и поговорят с нами. Конечно, я не знала цели их поездки, но чувствовала, что произошло нечто очень важное. Чувствовала, что у них есть новости — возможно, покупка дома. А Луис ничего не знал. Я открыла глаза и увидела, что он обиженно смотрит на меня.
— Похоже, Козетта вернулась. Кажется, я слышала машину.
Луис спросил, знает ли Козетта, что он здесь. Это привело меня в ярость. Мне хотелось спросить, не оставил ли он за собой следов, не разматывал ли клубок ниток, когда шел по коридору в столовую, выходил через стеклянные двери в сад. Но я лишь предложила ему пойти и спросить самому.
Я ждала, что Козетта вернется вместе с ним. Я ждала, и солнце остановилось. Прошло несколько часов — или пять минут. Мое состояние не имело никакого отношения к выпитому вину. Я помню, что вытянула руки на столе и положила на них голову. Наконец, вернулся Луис — один.