Характерные для нашей жизни «молодежные бунты» объясняются тем, что молодежь ищет учителей жизни, находя вместо них фальшивых кумиров. В этом смысле все пришедшие к нам с Востока виды боевого искусства являются, прежде всего, школами жизни. Целью их является формирование мужчин, и средством подобного формирования является бусидо. Но, чтобы достичь желаемой цели, пройдя через все испытания жизненных и духовных дисциплин, необходим, прежде всего, настоящий учитель, перед которым можно сделать свободный выбор, заняв положение ученика. Именно добровольность выбора позволяет преодолеть суровость дисциплины, иначе говоря, «величайшая свобода расцветает на вершине пирамиды жесткой иерархии».
Не следует забывать и о том, что учитель любого боевого искусства есть, прежде всего, ученик своего учителя. Он претерпел соответствующее физическое, психическое и духовное перерождение и лишь потому способен передать свой опыт другим. Именно это позволяет ему без всякой ложной скромности взять на себя ответственность за преобразование своего ученика. Учитель должен служить ученику примером не только в технических, но и в этических и духовных аспектах пути воина. Все это требует не только мужества, но и чувства нежности воина по отношению к ученику, представляющего собой уважение учителя к «спящему в его ученике учителю». Это и есть основа взаимного уважения не только ученика и учителя, но и всех занимающихся в додзё, свидетельствующего о наличии у всех занимающихся постоянно бодрствующего сознания. «Черные пояса» должны с уважением относиться к новичкам, ибо стремление унизить младшего по возрасту или умению их попросту недостойно. Любую ситуацию можно улучшить не «указанием на недостающее», но его привнесением. Право на критику в додзё имеет лишь учитель, но даже он должен это делать с учетом меры, приличия и с сохранением доброжелательности. Способность уважать других основана на умении подниматься над чисто человеческими проявлениями. В пути воина оно носит название самоконтроля.
11. Самоконтроль. Позволить своим чувствам проявиться в выражении лица или жестах есть для самурая, прежде всего, отсутствие подлинной силы. С точки зрения поверхностного наблюдателя, может показаться, что подобные нравы свидетельствуют о жестоком сердце. Однако японский самурай как никто в мире чувствителен и эмоционален. Создается впечатление, что, не находя себе внешнего выражения, его страсти и эмоции лишь обретают большую силу, одновременно утончаясь и облагораживаясь. Просто чувства японца оскорбляет публичное произнесение священных для него слов и выставление напоказ своей внутренней жизни. Один из молодых самураев записал в своем дневнике: «Ты чувствуешь, как нежные мысли рождаются в твоей душе? Это момент прорастания зерна. Не потревожь его рост словами, но позволь ему свершиться в тишине и покое».