— Что тебе до того? Знаешь, как говорят?
— Как?
— А так: незнайка на печи лежит, а знайку в суд ведут.
— Хитер ты, — не унимаюсь, — а может, ты и в самом деле — фрязин?
— Из итальянских краев? А ты как думаешь?
— Нет, — помотал я головой, — не похож. Уж очень ты московский. Видал я фрягов, как был на Москве, которые вина возят да римские ткани. Те — другие.
— Да, — затуманился он. — Во фряжских землях человек по-иному глядит. Там теплынь. Нам трудней. А раз так — держись полегче. Не то — сам себя задавишь. На ногу легче будь, на язык да на разум. И с прищуром. Или не понял?
Я промолчал.
— Эх ты! — взъерошил он мне волосы. — Теленок! Хоть ломаный, пытаный, а простак!
— Ничего и не простак…
— Подыми брови: рассвело! — он засмеялся по-своему, со слезой. — Смотри, на какое дело идем! Москву для мужиков брать!
Она открылась перед нами с холма в Михайлов день, сквозь туман да сырость. Было уже холодно, по небу плыли тучи. Тускло, еле-еле светились вдали маковки на московских колокольнях.
Болотников сидел верхом на донском жеребце, черном, будто вороново крыло, смотрел пристально.
— Вот она, матушка! — сказал густым голосом. — Боярское гнездо! Нечего и говорить: город крепкий. Да чем-то нас встретит!
— Коршуны там! — подал голос Кривоносый. — Кровоядцы!
— Ты, Фрязин, верные слова говоришь, — кивнул Болотников, — да только с малой разностью: коршуны на трупы людские устремляются, а эти — живых клюют. — Он усмехнулся. — Диво! Ведь как возьмем то гнездо и крестьянское на нем царство с благоверным царем воздвигнем, — то славны будем перед господом и перед людьми во веки веков! А нет — так нам всем разбойниками прослыть и в памяти погибнуть. И будут потом вороги наши скалить зубы, языками колотить: приходил-де к Москве вор Ивашко Болотников, и побили его люди московские. И будет это все ложь и прельщение, и на нас — навет. Ведь нам люди московские — братья. Лишь бы там измену повывести…
— Хороши палаты! — со всхлипом выдохнул кто-то из конных позади. — А деревенские христиане? В скудости да в бедности! С пудика на пудик, с горбушечки на горбушечку… Всю жизнь… А детки малые?
— Не моги! — яростно выкрикнул, обернувшись, Болотников. — Не растекайся! Детушек вспомнишь — бей! Слезы подкатят — за меч хватайся! Тут дело такое… Москва глядит… Так будь вровень! Как апостол стань, не греши юдолью и не трясись, как юрод!..
Мертвая тишина настала на холме, как заговорил Болотников. Чуяли: и впрямь — дело великое. В кои-то веки в открытую посчитаться. Значит, не срамись. Слезы лить? Потом, потом!
— Дозоры на восток и на запад послать, — коротко приказал Болотников. — Войско цепью поставить. Окружать ее, Москву, сей же час. Выходи, милая, на поклон. Выводи самозваного царя на повинную. Вечером совет держать.